– Понимаю.
Ну-ка... ну-ка... посмотрите на моего милого мальчика. Я не дам тебя в обиду.
– Я чувствую, что должен сказать что-то всему миру или... или... ну, скажем... погибнуть.
– Понимаю.
Я делаю ему огромный сандвич с картофелем, холодным мясом и с чем-то еще, благо у меня в холодильнике хранится куча продуктов, вредных для здоровья, лишенных витаминов и чего-то еще.
– На что вы жили?
– Продавал вещи.
– Что-нибудь осталось?
– Велосипед.
Только бы не рассмеяться.
– Кому вы собираетесь его продать?
– Вам.
Тяжелейший приступ смеха в моем прежнем стиле.
– Кому, мне? Мужской велосипед? – Наконец мне удается взять себя в руки. – Прекрасно, покупаю. Сколько вы за него хотите?
– Восемь фунтов.
– Надеюсь, – отвечаю я сурово, – велосипед в полном порядке? Звонок, багажник, задний фонарик и все остальное?
Но я не в силах продолжать, он слишком печален. Лучше поговорить о том, что меня действительно тревожит.
– Поль, милый, я хочу, чтобы вы оказали мне услугу.
– Что я могу сделать для вас, мадам?
– Я хочу, чтобы завтра утром вы прежде всего позвонили старшему инспектору, прямо домой, и сообщили о своем уходе вежливо, по всем правилам, с объяснением причин. И поблагодарили за то, что он предложил вам это место.
Поль обдумывает мои слова, глядя себе под ноги, как провинившийся мальчик.
– У. У. не понимает меня. Я должен сказать что-то всему миру.
Вдруг он поднимает глаза, и в них вспыхивает надежда.
– Кто-нибудь заменяет меня в школе?
– Да.
Я не знаю, надо ли продолжать. Потом понимаю, как невыносима для него неизвестность.
– Да. Старший учитель. Конечно, мужчина. В округе не нашлось квартиры для женщины, а поездки в автобусе слишком утомительны. Лет тридцати пяти. Претендует на более ответственный пост, но согласился выручить нас, пока в городе найдется работа, которая его устраивает. Веселый. Конечно, высокий. Еще один комплекс упражнений для моей шеи. Внешность Галахада, и все прочее тоже. – Сколько можно его дразнить? Я больше не могу. – Хотя во всем остальном Перси Герлгрейс – женщина: склонности, манеры, речь, имя. На самом деле, – у меня прилив красноречия, – он давно бы вышел замуж, попадись на его пути подходящий мужчина.
Но Поль перестал слушать, прежде чем я договорила, и мрачно смотрит в ночь сквозь кухонное окно. Ему страшно.
– Никто меня не понимает, – повторяет он, – а я должен сказать что-то всему миру.
Я молчу. Потому что он прав. Я плохо его понимаю. Я плохо работала и мало думала. Моим теперешним поискам не хватает целеустремленности. Бурные чувства и энтузиазм только мешают. Я слишком часто разражаюсь смехом и еще чаще проливаю потоки слез. Где строгость, простота, целомудрие и священный трепет художника, убежденного в своей правоте? Я опутана привязанностями. И сбита с толку не меньше моих малышей.
– Я зайду завтра, в середине дня, – говорит он; это его первая попытка заранее договориться о встрече, если память мне не изменяет.
– Можете привезти велосипед.
– Я его сокрушил! Я его сокрушил!
– Кого?
– Его величество старшего инспектора начальных школ мистера У. У. Аберкромби! Он сам обратился ко мне, и я милостиво согласился дать ему аудиенцию в баре. Он попросил, чтобы я... ну, скажем... пересмотрел свое решение. Мои слова сокрушили его!
– Не верю.
Я помню свой визит к старшему инспектору.
– Но это так!
– Я хочу сказать, не верю, что слова могут сокрушить кого-нибудь вроде У. У. Он несокрушим. Во всяком случае, с помощью слов.
