Желание обожгло Мейсона. Потому что, не остановись я сейчас, я не остановился бы вообще, — так мог бы он ответить, и это было бы правдой.
— В день нашего первого свидания ты спросила, не собираюсь ли я тебя поцеловать.
— Я помню.
— Лошади шли бок о бок, и мы мечтали прижаться друг к дружке.
— Ты боялся моего отца.
— Я целовал тебя, Кейтлин.
— Я помню и это.
— Но я остановился.
Глаза Кейтлин были все еще затуманенны. Губы — такие сладкие на вкус — дрожали. Мейсона захлестнула волна чувств. Однако он знал Кейтлин Маллин и приказал себе не верить, будто она изменилась, а вспомнить, что эта девчонка — маленькая притворщица, пекущаяся лишь о себе.
— Почему я остановился? — Теперь в его тоне звучала ирония. — Ответ тот же: потому что мне так захотелось.
Кейтлин была так близко, что он расслышал почти беззвучное шипение.
— Ты свинья, Мейсон! Я считала, что знаю тебя... Как же я ошибалась!
Мейсон коротко, безрадостно хохотнул.
— Возможно, мы оба ошибались. Как ты себя чувствуешь?
— Прекрасно. Готова вернуться к прерванной работе.
— Будешь дурой, если вернешься.
— Со мной все в порядке. Ну ладно, была минутная слабость, была. Но лишь минутная, Мейсон. И я хочу сегодня закончить красить ограду.
Девушка села, но Мейсон схватил ее за плечи и заставил снова лечь на подушки.
— Лежи смирно, Кейтлин. Не вздумай шевелиться, пока я не вернусь.
— Что ты здесь раскомандовался! — пробурчала Кейтлин, но было заметно, что сопротивляется она больше для проформы, а на самом деле рада, что кто-то принимает за нее решения, рада, что есть возможность передохнуть.
— Вот и слушайся, — хмыкнул Мейсон, выходя из комнаты.
Чуть позже он вернулся с влажной салфеткой в одной руке и чашкой в другой.
— Какого черта...
Кейтлин снова попыталась вскочить, когда Мейсон поднес салфетку к ее лбу.
— Лежи смирно, — велел он.
Девушка подчинилась и закрыла глаза. Теперь Мейсон мог, не таясь, рассмотреть ее: длинные ресницы касались щек, прекрасные мягкие волосы рассыпались по подушке, уголки губ изогнулись и чуть дрожали — как жаждал он снова поцеловать их! — в ложбинке на шее бился пульс, маленькие груди вздымались и опадали, и соски проступали под тонкой тканью футболки. Несмотря на изможденный вид, Кейтлин выглядела даже более притягательно, чем всегда.
— Теперь тебе получше? — спросил он.
— Да.
— Ой ли?
— Правда хорошо. — Она вздохнула.
Мейсон засмеялся.
— Если хорошо, зачем вздыхать?
— Мне подумалось, как давно никто не делал ничего такого. Не делал ничего просто для меня.
— У тебя что, нет близких?
— Откуда им взяться?
— Я не про твоих родителей, они умерли, знаю. Но неужели нет никого больше? Другой родни? Друзей? И как же Билл Оттер и его жена?
— Родни нет, кроме нескольких тетушек и дядюшек, которым нет до меня дела. Что до Билла и Элис — они живут в Остине.
— Но кто-то же должен быть, — настаивал Мейсон. — Взять хоть ту вечеринку...
Кейтлин замерла.
— Не думала, что ты помнишь вечеринки.
— Помню, — мрачно сказал он. — Полон дом гостей.
— Тебя там не было, Мейсон, откуда тебе знать? — Голос Кейтлин был ровен.
Не пора ли поговорить? Нет, решил Мейсон. У меня нет настроения терпеть ни унижения, ни покровительства.
— Короче, никто из этой компании не жаждет сейчас помочь тебе?
— Нет.
— Бедная Кейтлин.
Должно быть, она расслышала насмешку в его голосе, потому что села и сбросила руку Мейсона со своего лба, сердито буркнув:
— И вовсе не бедная. Я расклеилась, вот и стала жалеть себя. На самом деле, мне не нужен никто. К тебе это тоже относится, Мейсон. Спасибо за помощь, но ты сделал все, что мог, и теперь можешь ехать.
Я был прав, подумал Мейсон, что ни словом не обмолвился о той ночи пятилетней давности. Кейтлин свела бы на нет любую мою попытку сказать хоть что-то.
— Я догадался, что ты поблагодарила меня. Я принес чаю, Кейтлин. И положил две ложки сахару.
— Я не пью чай с сахаром.
— Напрасно. Сладкий чай придаст тебе сил. Пей, ковбой.
— Ты чудовищный нахал, Мейсон, но об этом я тебе уже говорила. Если я выпью, ты уйдешь?
— Когда мы поговорим.
Кейтлин пила мелкими глоточками, устремив взгляд в окно. Лицо ее обрело более-менее здоровый цвет, и уже непохоже было, что она вот-вот упадет в обморок. Впрочем, цветущим ее вид тоже никто не назвал бы.
Допив чай, она отставила чашку и взглянула на Мейсона.
— Я знаю, зачем ты здесь. Не нужно быть гением, чтобы сообразить. Это насчет закладной.
— Не совсем.
— Тогда зачем?
Чуть подавшись вперед, Мейсон двумя пальцами взял маленький заостренный подбородок Кейтлин и чуть приподнял ее голову. Получив таким образом возможность смотреть девушке прямо в глаза, он негромко спросил:
— Почему так важно докрасить ограду именно сегодня?
Кейтлин оттолкнула его и пожала плечами.
— Начав дело, я люблю доводить его до конца.
— А может быть, — предположил Мейсон, — потому, что завтра будет сотня других не менее неотложных дел?
Кейтлин чуть покраснела от досады.
— Ты же знаешь, что на ранчо вечно полно дел.
— Разумеется. И должны быть наемные работники, чтобы их делать. Так что я повторяю свой вопрос: почему?
— Причина тебе известна: я не могу позволить себе платить больше, чем уже плачу. Ты все время это знал. — В ее голосе звучал вызов. — Зачем эти расспросы, Мейсон? Хочешь увидеть, как я корчусь в муках? Не выйдет. Мне может тяжко прийтись, но корчиться я не стану. Ни перед кем.
— Ты уработаешься до могилы.
— У меня нет выбора. — Кейтлин говорила все тем же вызывающим тоном. — Что же до моих выплат... Не беспокойся, ты получишь все, что тебе причитается.
— Выбор есть, — тихо сказал Мейсон.
Внезапная надежда полыхнула в глазах девушки.
