союзников в Париж. Но до нее доходили слухи. Горничные только и говорили о великой битве при Ватерлоо и о том, какое смятение царит в Париже.
– Маркиз Риво? – хихикнула как-то одна из горничных. – Я один раз видела его – красив, как дьявол, – и он положил на меня глаз, клянусь. – Она тряхнула головой. – Говорят, шлюха, с которой он жил в Париже, научила его разным восточным штукам.
– Тогда его не удовлетворит простая английская девушка вроде тебя! – ответила другая горничная и ткнула подругу локтем в бок. – Держу пари, он уже завел себе другую.
Завел ли он себе другую? Неужели он сошелся с ней так же цинично и холодно, как с Катрин, думая, что не заслуживает лучшего? Фрэнсис уткнулась лицом в подушку, ненавидя себя.
Только через две недели она смогла продолжить путешествие. Доминик Уиндхем не жаловался. С такой же холодной вежливостью он вез ее на север, сопровождая нанятую для нее карету. Его синяки прошли. Он выглядел суровым, красивым и несчастным.
Вокруг лоскутным одеялом раскинулись аккуратные поля графства Кент и бескрайние плантации хмеля: желтовато-зеленые и лимонные, изумрудные и салатные, – во всем пышном великолепии середины лета.
– Мейдстон, – сказал Уиндхем, когда они остановились, чтобы сменить лошадей. – Тут недалеко дом Бетти Палмер.
– Дом Бетти? – очнулась от задумчивости Фрэнсис.
– Она родом из соседней деревни. Теперь там живет ее дочь, которая недавно стала матерью. Хотите взглянуть на младенца?
Когда лошади были заменены свежими, Фрэнсис обнаружила, что ее везут по узкой дороге из Мейдстона в противоположную от Лондона сторону. Деревня была маленькой и опрятной. Все домики сгрудились вокруг старинной церкви. Когда карета подъехала ближе, Фрэнсис выглянула из окна. Площадь перед церковью кишела народом и была похожа на пчелиный улей. Людской поток выливался из церковных ворот. Вокруг бегали дети и собаки. Смех и шутки прервали пронзительные крики, когда из церкви вышла молодая женщина со свертком в руках. Затем сверток снова завопил. Младенец только что принял крещение.
Шедшая позади молодой матери красивая женщина повернула смеющееся лицо к темноволосому мужчине. Он был высок и строен, солнечные лучи играли в его волосах. Он наклонился и поцеловал женщину. Бетти Палмер и Найджел!
Фрэнсис показалось, что ее сердце остановилось. Ей хотелось убежать. Найджел не мог видеть ее. Но Доминик Уиндхем открыл дверцу кареты. Она замешкалась, и он проследил за ее взглядом. Увидев Найджела, майор заметно напрягся, но все же улыбнулся Фрэнсис и подал ей руку.
Фрэнсис покачала головой. Найджел смешался с толпой. Неподалеку были расставлены столы со сладостями и свежим хлебом. На вертеле жарился целый баран. Из трактира прикатили бочонок эля, и стаканы стали наполняться крепким напитком. Она не сомневалась, что это дело рук Найджела, что это он устроил праздник для всей деревни, чтобы отметить крещение первого внука Бетти. Значит, все дела в Париже были закончены. Он вернулся домой.
Толпа расступилась, давая дорогу маленькому оркестру, состоящему, по всей видимости, из местных жителей, которые в свободное время увлекались игрой на скрипке или свирели. Музыканты с шутками взобрались на ступеньки небольшого памятника, возвышавшегося в центре площади еще со времен средневековья. Кружки с элем из их рук без всяких церемоний перекочевали на каменные перекладины креста. Музыканты принялись настраивать инструменты, и под эти нестройные звуки свободное пространство площади стало заполняться парочками.
На ступеньки вскочила собака и набросилась на одного из скрипачей. Под дружный хохот зрителей она вцепилась зубами в его рукав. Изрядно выпивший музыкант попытался стряхнуть ее. Собака повисла на его руке, скрипач качнулся и под добродушный смех покатился по ступеням вниз. Через несколько секунд он поднялся, но уже без собаки, которая мчалась сквозь толпу, преследуемая громкими криками. Музыкант улыбался, как будто только что исполнил цирковой трюк, но в то же время поддерживал левую руку правой.
– Сломал этот чертов палец! Простите, ребята! Музыки не будет!
По площади прокатился дружный вздох.
Фрэнсис с изумлением увидела, как из толпы вышел Найджел.
– Займись своей рукой, Том Смит. Танцы будут. Ты позволишь?
– Боже милосердный, – пробормотал Уиндхем. – Я знал, что он не в своем уме.
Это действительно безумие – чтобы маркиз играл для крестьян! Найджел взял скрипку Тома и без видимых колебаний прижал ее подбородком. Через мгновение площадь заполнилась звуками веселых деревенских танцев, напоминавших песню жаворонка. Фрэнсис, застыв на месте, не отрывала от него глаз. Уиндхем отошел в сторону и прислонился к дереву, сложив руки на груди.
Площадь наполнилась смехом. Скрипки пели на все лады, излучая радость и веселье, пока танцоры не устали. И тогда огромный улыбающийся мужчина начал разделывать зажарившуюся овцу. Фрэнсис больше не могла на это смотреть. Зачем Уиндхем привез ее сюда? Она хотела как можно быстрее оказаться в Лондоне, увидеться с лордом Трентом и уехать в Эссекс. Она забилась в угол кареты и закрыла глаза.
Найджел видел карету и узнал ее мрачного сопровождающего. Фрэнсис к этому времени должна была уже поселиться в своем доме в Эссексе. Что она здесь делает с Уиндхемом? Ответ был очевиден, и это причиняло ему боль. Фрэнсис заслуживала большего, чем банальная ревность. Признает ли она это? Или просто посмеется над ним, если он расскажет, что она подарила ему? Кроме всех тех разновидностей мужества, которыми он, по его мнению, обладал, эта девушка показала ему, что существует еще одно. То самое, что позволило ему взять скрипку Тома Смита и играть веселую музыку.
Когда танцы закончились, Найджел нырнул в толпу. Деревенские жители предлагали ему эль и нехитрое угощение, так не похожее на то, что он привез во время своей последней пирушки в Фарнхерст. Наконец ему удалось освободиться. Уиндхем перехватил его в нескольких шагах от кареты, где их не могла услышать Фрэнсис.
– Она была больна, – сказал он, – поэтому мы задержались. Это не то, что ты думаешь.
– Это было бы совсем неплохо, – ответил Найджел, – если бы только произошло по ее воле. Болезнь
