позавтракать.
– Мне как-то неловко идти туда одной.
– Возможно, он еще спит. – Паула вспомнила их вчерашнее расставание и почувствовала, что краснеет.
– Ты поздно вчера вернулась? – спросила миссис Макмайер.
– Нет, не слишком, – ответила Паула, надеясь, что голосом не выдаст своего волнения. Что она наделала? Как она теперь сможет смотреть на Альберта и не вспоминать его горячие поцелуи и свой страстный отклик?
В конце концов мать первая спустилась вниз, и, когда Паула оделась и пришла в ресторан, миссис Макмайер пила чай и спокойно болтала с Альбертом. При виде его широких плеч и такого красивого, уже ставшего для нее дорогим лица Паула почувствовала, как отчаянно защемило сердце. То, что он хотел ее, ничего не значит. Возможно, сейчас он и увлечен ею, но ей ни за что не удержать этого мужчину навсегда.
Приклеив на лицо приветливую улыбку, Паула поздоровалась и села рядом с матерью, напротив Альберта. Он в ответ улыбнулся тепло, но сдержанно, ничем не выдавая своих чувств, каковыми бы они ни были. Паула позавидовала его выдержке. У нее же внутри все тряслось мелкой дрожью.
Мало-помалу она все же успокоилась и даже смогла принять участие в разговоре. Они говорили о леди Веронике.
– Я очень хорошо помню леди Веронику в молодости, – сказала миссис Макмайер. – Помню то лето, когда она приехала в гости к брату, вашему покойному отцу, Альберт. Она была очень шикарной девушкой, законодательницей мод у нас в Кливленде. Все женщины стремились ей подражать. Я не была знакома с ней лично, потому что леди Вероника вращалась в других кругах, но не удивилась бы, если бы узнала, что Шеймус каким-то образом умудрился с ней познакомиться. Кстати, в молодые годы, лет эдак тридцать назад, он был очень привлекателен и, как я уже говорила, весьма неравнодушен к женскому полу.
– Не представляю, когда между ними могло что-то произойти. Тетя Вероника той же осенью вышла замуж за Алана Беллинджера. Муж увез ее в Шотландию, и она почти безвылазно жила там до самой его смерти. Он умер десять лет назад.
– А Шеймус уехал из Кливленда в Плимут и поступил коком на судно незадолго до отъезда леди Вероники, – сказала миссис Макмайер.
– Итак, – заключила Паула, – если они когда-либо и встречались, то очень недолго.
Все трое принялись за завтрак. Паула рассказала матери о фотографии леди Вероники и о том, что Альберт попросил состарить ее. Миссис Макмайер одобрила их план. Паула, не теряя времени даром, вытащила из сумочки свой альбом с набросками, который она повсюду возила с собой, и стала рисовать. Первым делом она сделала рисунок немного крупнее снимка, а потом стала внимательно рассматривать лицо матери, чтобы понять, как оно изменилось с возрастом. Из-за выражения степенной серьезности на щеках пониже скул появились одутловатые мешочки. Губы утратили былую пухлость, а уголки их слегка опустились. Работая, она время от времени посматривала на маму.
– Почему ты все время смотришь на меня, Паула? – в конце концов рассердилась та. – Я вижу, ты используешь меня как модель старухи. Я моложе, чем леди Вероника, и не такая полная, как она.
Паула знала, что мама бывает очень вспыльчива, если ее задеть. Она оставила ее в покое и стала рисовать по памяти. Через некоторое время миссис Макмайер пожаловалась, что у нее снова разболелась голова, и ушла к себе в номер.
Альберт посмотрел на Паулу и понимающе улыбнулся.
– Сейчас миссис Макмайер чем-то напомнила мне мою маму. Неужели и мы станем такими же капризными в их возрасте?
– Думаю, она просто соскучилась по своему детективу, который сейчас читает, – пошутила Паула.
– А ты, Паула, судя по наброскам в этом альбоме, великолепно рисуешь.
Пауле была чрезвычайно приятна его похвала.
– Спасибо, но это всего лишь черновые наброски. Мои законченные работы, надеюсь, лучше.
– Я хотел бы их как-нибудь посмотреть. Ты очень хорошо передаешь характер человека.
– Да, я всегда предпочитала рисовать людей. Мне кажется, я умею разгадывать человеческую душу. Правда, дядину душу я так и не сумела разгадать.
Паула продолжала рисовать, а Альберт подсел поближе и наблюдал, как она это делает. Это ее отвлекало, но тем не менее портрет его тети получился неплохо.
– Прекрасно! – воскликнул Каннингхем. – Одно меня удивляет, Паула…
– Что именно?
– Для чего, черт возьми, ты берешь уроки у Кантильо, если ты на голову выше его как художница!
Паула все еще злилась на Винченцо, но комплимент сделал свое дело, и она смягчилась.
– Я многому у него научилась. Не только технике письма, но и умению ценить искусство старых мастеров. Иногда он приносит с собой книги и рассказывает о художниках. Разумеется, он хорошо знаком со всеми великими произведениями итальянцев.
Каннингхем саркастически усмехнулся.
– Я слышал, что некоторые молодые художницы интересуются не столько его уроками, сколько им самим.
– Меня интересует только искусство, – парировала Паула, хотя и чувствовала, что совесть ее не совсем чиста. За прошедший год Кантильо почти ничему ее не научил. На его уроках они часто занимались не рисованием, а рассматривали работы мастеров Возрождения, сидя так близко друг к другу, что их головы соприкасались. Он рассказывал ей истории о некоторых именитых итальянских семьях, в чьи дома он был вхож. Паула часто недоумевала, почему он уехал из Италии, ведь в Англии он не пользовался такой уж большой популярностью.
И все же ей не хотелось расставаться с Винченцо. Работать в новой студии в полном одиночестве не слишком-то приятная перспектива. Неужели у него действительно имелись какие-то тайные мотивы? Но нет, он никогда не позволял себе ничего лишнего и вел себя скорее как брат.
– Итак, тебя интересует искусство. А Кантильо? Что его интересует?
Паула догадывалась, что Кантильо больше всего интересует гонорар, который он получает за уроки, но решила промолчать и поспешила сменить тему разговора. Альберт вел себя так, словно вчера между ними ничего не произошло, и Паула не знала, радоваться ей или огорчаться. С одной стороны, ей было приятно, что он не смущает ее никакими напоминаниями о вчерашнем, а с другой – ей бы не хотелось, чтобы для него их поцелуй был ничего не значащим эпизодом, о котором на следующий же день можно забыть.
Когда Паула закончила работу над портретом, вернулась Долорес.
– Вы поедете с нами на поиски, миссис Макмайер? – спросил Альберт. – Мы, разумеется, будем на машине, но все равно, я думаю, придется много ходить. У вас снова может разболеться голова.
– Все в порядке. Я приняла лекарство и, как говорится, готова к бою, – бодро возвестила миссис Макмайер, чем, судя по всему, немало обескуражила лорда Каннингхема.
Паула прекрасно поняла, что его заботливость была предлогом, чтобы избавиться от ее матери и провести день наедине с ней, Паулой. Решение матери присоединиться к ним вызывало недоумение и у Паулы, ведь не далее как вчера Долорес говорила, что у дочери достаточно шансов, чтобы заинтересовать такого мужчину, как лорд Каннингхем. Почему же она не хочет оставить их наедине?
– Уж не хотите ли вы сказать, что собирались проводить наше маленькое расследование без меня? – в шутку возмутилась миссис Макмайер. – Ты забыла, Паула, что я первая предложила заняться расследованием. Разумеется, я иду с вами. Почему бы вам, Альберт, не походить с портретом вашей тети, а мы возьмем фотографию Шеймуса. Таким образом мы сможем в два раза быстрее справиться с нашей задачей.
– Но… – Альберт хотел было возразить, но не мог не согласиться с ее разумным предложением.
– Отличная идея, мам.
Лорд Каннингхем забрал набросок леди Вероники и ушел, условившись встретиться с ними здесь же за ланчем.
Как только он вышел, миссис Макмайер сказала тоном заговорщицы:
– Нам будет неприятно узнать что-то порочащее Шеймуса в присутствии лорда Каннингхема.
