Сначала гости, привлеченные волшебными звуками в большой зал, внимали — ошеломленно и зачарованно. Затем, в ответ на предложение Кэтрин называть произведения, которые они хотели бы послушать, посыпались бесчисленные заявки. Репертуар пианистки был весьма обширен, и она с удовольствием исполняла и Баха, и Шопена, и Гершвина, и рок-н-ролл.
Как всегда, Кэтрин играла с огромной радостью и, как всегда, виртуозно, пока… не появился Джеймс. За минуту до этого, лукаво подмигнув жене, президент страны поинтересовался у Кэт, знает ли она «Я разлетаюсь на кусочки»? Кэтрин, разумеется, знала и как раз начала эту песню, когда вошел Джеймс.
«Как символично!» — подумала несчастная Кэт, чувствуя, как и сама разлетается на кусочки, что случалось всякий раз, когда Джеймс устремлял на нее свой пристальный взгляд. Щеки девушки вспыхнули розовым пламенем, а сердце учащенно забилось, что уж никак не было связано с последствиями длительной диеты. Кэт сегодня немного перекусила, и тело ее с благодарностью ответило на прекращение голодовки неожиданным взрывом энергии.
Кэтрин начинала уже привыкать к пылающим щекам и учащенному сердцебиению, возникавшему без предупреждения всякий раз, как Джеймс оказывался поблизости. Но сейчас она почувствовала, что даже ее совершенная техника начала разлетаться на кусочки. Изящный пальчик неожиданно ошибся клавишей — одной, потом второй! Разумеется, никто, кроме самой Кэтрин, не заметил этой неточности в легком и быстром волшебном танце ее прекрасных рук.
Но сама Кэтрин заметила и… О, как бы ей хотелось именно сейчас играть замечательно, легко, без фальши — для Джеймса. Но… не получалось. Так же как не получалось поднять глаза и встретиться с ним взглядом и улыбнуться — приветливо и благодарно. О да, Кэтрин запросто могла одарить очаровательной улыбкой президента Соединенных Штатов, и смело выдержать его восхищенный взгляд, и даже поговорить с ним, не прекращая замечательный танец искусных пальчиков на клавиатуре. Но она не смела взглянуть на Джеймса, не оборвав при этом, безнадежно и окончательно, свою игру.
Итак, Кэт играла, мысли ее путались, пальцы ее ошибались, но взглядом она так и не встретилась с Джеймсом.
Он оставался в зале совсем недолго. Стерлинг договорился с несколькими гостями об ужине на яхте, и они отправились в плавание. «Ночной ветер» все еще мелькал маленьким бело-голубым пятнышком в море, когда Кэтрин и Алекса покинули вечеринку.
— Мама?
— Кэт! — задохнулась Джейн от счастья. На глазах у нее выступили слезы, а голос наполнился радостью. Как же терпеливо и отчаянно они с Александром ждали возвращения своей любимой дочери! До чего нестерпимо им хотелось примчаться к Кэт, заключить в объятия и заверять снова и снова в своей безграничной родительской любви! Но Джейн и Александр понимали, что такое путешествие должна совершить Кэтрин. Кроме того, они понимали, что, даже начав свое возвращение домой — к любви, Кэт предстоит пройти длинный и трудный путь. И сейчас в конце концов это ее путешествие началось.
Джейн услышала в голосе дочери робкую надежду, чутко понимая, что и само слово «мама» для Кэт уже большой, смелый шаг. С мая месяца ее письма начинались «Здравствуйте» и «Bonjour», а не с таких знакомых и таких трогательных приветствий, как «Дорогие мама и папа» или «Милые мамочка и папочка».
— Привет. А папа дома?
— Он как раз идет наверх взять другую трубку.
Они молча подождали, пока Александр не поднял трубку второго телефона.
— Как ты, Кэт? — Голос его чуть дрожал от волнения.
— У меня все прекрасно, папа. Я звоню, просто чтобы сказать «привет».
Они проговорили целый час, и Кэт рассказала о потрясающих впечатлениях от Нью-Йорка, и о новых произведениях, которые она разучивает, и об уик-энде, проведенном в Инвернессе, и о том, что чувствует себя прекрасно, великолепно, совсем как раньше.
Раньше… Призрак из прошлого, который на самом деле не существует. В тумане потрясающих описаний болезненное воспоминание о правде неожиданно пронзило Кэт, заставив ее прервать рассказ на полуслове. Последовало молчание. Джейн и Александр терпеливо ждали, отчаянно молясь, и в конце концов Кэтрин опять нашла в себе силы и заговорила.
Да, она вышлет кассеты с записями новых исполняемых ею произведений. Как только получит от Марион фотографии, на которых президент, первая леди и Алекса стоят, облокотившись на рояль, за которым играет Кэтрин, сразу же пришлет и их. И еще она смущенно пообещала звонить.
Кэт, милая Кэт снова позвонит! Для Джейн и Александра это было самое прекрасное обещание из всех. Ведь оно означало, что отважное путешествие Кэтрин домой, к родителям и их любви, по-настоящему началось.
Глава 14
«— Вы, сенатор, получили существенную прибавку к жалованью, то есть взятки за последние голосования по оборонным контрактам.
— Это нелепо, мисс Уинслоу, не говоря уже о клеветнических обвинениях, ни одного доказательства которых у вас, вероятнее всего, нет.
— У меня имеются документы, которые вы считали уничтоженными. На самом деле они сейчас в распоряжении председателя сенатской комиссии по этике. В моем офисе случайно оказались их копии, не желаете взглянуть?
— Не очень-то вы преуспеете с этими приемчиками желтой прессы, мисс Уинслоу!
— Я и не пытаюсь в чем-то преуспеть. А вот вы, сенатор, очень стараетесь. Но теперь вы наконец попались».
Глаза Алексы — Стефани Уинслоу, сияющие торжествующим светом, в упор смотрели на возмущенного «сенатора». Она выдерживала его взгляд, не мигая, пока режиссер не объявил:
— Снято!
— Превосходно! — добавил он, как только у актеров исчезли враждебные взгляды и появились дружеские улыбки. — Второй дубль не нужен. Всем обедать. Алекса, съемки после ленча я хотел бы начать со сцены в твоем офисе. Ты готова?
— Конечно.
— Сенатор Макаллистер! — Репортеры ринулись к Роберту, как только он вышел из. зала заседания, и мгновенно окружили его плотным кольцом.
— Нам известно, что одним из пунктов сегодняшнего обсуждения был вопрос о положении с заложниками. Появились какие-нибудь новые обстоятельства?
— Вы же знаете, что я ничего не могу вам сказать, — дружелюбно напомнил Роберт, доброжелательной улыбкой показывая собравшимся репортерам, что прекрасно понимает: они стараются сделать свою работу так же хорошо, как и он свою.
Репортеры, разумеется, это знали, а потому большинство журналистской братии бросилось за другими сенаторами. Ведь иногда сенаторы «прокалывались», с простодушным выражением лица случайно выбалтывая что-то, не предназначенное для огласки, или выдавая необдуманные комментарии. Порой «проколы» делались не случайно — это была намеренная утечка информации в личных интересах или в интересах своих союзников.
Сенатор Роберт Макаллистер был одним из новых членов комитета по разведке, но до сих пор не сделал ни одного неосторожного замечания — ни случайного, ни намеренного. Репортеры и не ожидали от Роберта беспечности или политических интриг, но надеялись при наличии информации, которая могла бы быть законно предана огласке, перехватить у фотогеничного Макаллистера цитату. Это могло бы стать вечерней сенсацией, учитывая уважение, которое всегда внушал к себе сенатор от штата Виргиния.
Роберт укрылся в своем офисе и провел обеденный перерыв, отвечая на телефонные звонки, встречаясь с помощниками, читая бесконечную пачку документов, поступавших на его стол, и тщетно стараясь каждую секунду, как делал это уже пять последних дней, забыть о ней.
Но разве такое возможно? Алекса коснулась той части души Роберта, которая сохранилась от разрушительного действия прошлого — нежной и надеющейся, — той части сердца, которая чудом осталась неповрежденной. Роберт чувствовал грубые рубцы, которыми была покрыта его душа, и потому не без труда нарастил бескровную, грубую ткань на глубокие, полученные от жизни раны; он запечатал эти раны,
