Его практический ум сразу оценил все возможные последствия, мысль его сновала, как мышь, по крупицам собирала соображения, возражения, тащила аргументы и контраргументы, выискивала выход из создавшегося положения… Крумов был человеком опытным, сорок семь лет прожил он на этом свете, много повидал на своем веку… Он хорошо понимал, чем грозит ему вся эта история, радовался, что вовремя пришел.
– И что же мы будем делать? – спросил Сашко.
– Что „что'? – не сразу понял вопрос Крумов.
– С пуговицами что будем делать?
– А-а! – протянул Крумов. – Закопаем их. Как будто их и не было.
– А кольцо? – спросил Сашко.
– Все, – сказал Крумов. – Все закопаем.
– А человека? – снова спросил Сашко.
– Ты что? – посмотрел на него Крумов. – Не понимаешь или притворяешься, что не понимаешь? Что с тобой?
Сашко еще раз взглянул на оловянное кольцо. Запоздалый луч солнца скользнул по его матовой поверхности и погас.
– Я не согласен, – сказал он.
– Как не согласен? – не понял Крумов. – С чем не согласен?
– С тем, чтобы закопать все это, – пояснил Сашко.
– Что же ты предлагаешь? – спросил Крумов, стараясь сообразить, чего хочет Сашко. – Тебе это нужно?
– Мне не нужно.
– А кому нужно? – спросил Крумов, предчувствуя осложнения.
– Его жене, – ответил Сашко. – Или матери, или его детям, все равно кому.
– О чьих детях ты говоришь? – удивился бай Ламбо. – О чьей жене?
– Того, кто лежит внизу, – объяснил Сашко.
– Ты что, свихнулся? – удивился бай Ламбо. – При чем тут жена? Не известно, кто он такой, откуда, а ты о детях говоришь. Пятьдесят лет прошло, от человека только пуговицы остались, а ты о детях беспокоишься… Где ты будешь искать этих детей?
Сашко молчал.
– А может, у него вообще не было детей, – сказал Ванка. – Откуда нам знать?.. И вообще, кто он такой?..
– Кем бы он ни был, – сказал Сашко, – а мать его, может быть, еще жива и до сих пор не знает, где он, что с ним случилось. Дети его ничего, наверное, не знают о своем отце… На кольце – инициалы, по ним можно определить, кто этот человек… есть специальные службы, которые занимаются такими вопросами.
Крумов стал серьезным, лицо его вытянулось.
– Давайте войдем в дом, – сказал он. – Что мы тут встали посреди двора, будто другого места нет для разговоров…
И пошел по цементным плиткам, с кожаной сумкой в руках, доверху наполненной луком…
Они сели на веранде с оранжевым навесом. Крумов застелил стол скатертью, достал из буфета бутылку ракии, принес из кухни помидоры, огурцы, нарезал их, полил оливковым маслом… Наполнил рюмки и сказал:
– Давайте выпьем и поговорим, как люди. Ваше здоровье!
Выпили, закусили. Крумов снова наполнил рюмки:
– А сейчас выслушайте меня внимательно. Крумов слов на ветер не бросает. Эти пуговицы могут доставить большие неприятности не только мне, но и вам. Хочу, чтобы вы знали это, потому что считаю вас близкими людьми. Вы столько времени работаете здесь, мы уже стали как родные. Никому из нас не нужно, чтобы началось расследование. Заинтересуются, откуда этот бур, доберутся и до товарища Гечева, начнутся проверки… Подкопаться под него не смогут, но работа остановится на месяца три-четыре. Это я вам гарантирую. Да и сам товарищ Гечев на какое-то время затаится, пока тучи рассеются… А это ударит вас по карману. Вы же знаете: пройдет осень – и работе конец. Ни денег, ничего. Выпадет снег, и вам нужно сворачиваться. А ведь каждый из вас рассчитывал подзаработать. Едва ли вам понравится, когда вы получите шиш…
– Ты прав, – согласился бай Ламбо. – Тут и говорить нечего – все ясно. Если мы простоим эти месяцы, убыток ничем не возместить. У нас вся надежда на лето да на осень.
– Знаю, – сказал Крумов, – потому и говорю. Каждый на что-то рассчитывает. Без денег не проживешь. Поэтому не советую осложнять себе жизнь из-за каких-то пуговиц.
– Мне это ни к чему, – сказал Ванка. – Если до меня доберутся… По документам я работаю в городе на расчистке площадок под новое строительство… С начальством вроде бы обо всем договорились, но кто знает… Если прижмут, оно станет спасать свою шкуру и за все придется отвечать мне одному… Останусь снова на одной зарплате…
– Почему вы не пьете? – сказал Крумов и наполнил рюмки. – Салат берите, все свежее, с моего огорода. Ваше здоровье!.. Сашко, ты почему не пьешь?
Сашко выпил рюмку – ракия, желтая, мягкая, приятно обожгла горло.
– Извини, Крумов, но не нравится мне это дело.
– Почему, Сашко? – сказал Крумов. – Я никого не убивал, участок этот купил три года назад. Когда происходили те события, меня еще на свете не было.
– Что тебе не нравится, Сашко? – спросил бай Ламбо. – Все это было давно и быльем поросло. Столько лет прошло! Не копай мы здесь, никто бы об этом никогда не узнал… А к тому, что когда-то тут произошло, мы не имеем никакого отношения. Мы работаем, делаем свое дело, остальное нас не касается. Взялись выкопать человеку колодец и должны его выкопать. А это… Каждый должен делать свое дело…
Сашко допил оставшуюся в рюмке ракию.
– Бай Ламбо, смотри, что получается. Жил человек на свете и вдруг исчез, испарился. Он о чем-то мечтал, имел свои принципы, боролся за них, может, потому и погиб, и никто ничего не знает о нем. Забрали его ночью, отвезли куда-то – и конец. Может, его до сих пор где-то ждут? Были же у него мать, дети, друзья. Разве мы имеем право так поступать?.. Ведь должен же остаться на земле след человека. Память. Хотя бы кольцо нужно отдать близким… Чтобы они знали… Не сделать этого – равносильно убийству. Это значит, что мы поступим, как те… что убили и закопали его…
– Ну ты хватил, – прервал его Ванка, – это уже слишком – убили, закопали…
– Допустим, хватил, – ответил Сашко. – Но, может быть, живы те, кто его убили. Живут честно и почтенно, люди уважают их, они сидят в скверах на скамейках и радуются жизни. И пенсию получают, внуков нянчат… А если бы твой отец лежал здесь?.. Они именно на это и рассчитывают – что никто никогда ничего не узнает. Именно на это рассчитывают, на то, что мы сейчас собираемся сделать – снова закопать его…
– Все это не имеет уже никакого значения, – сказал Антон. – В этих делах есть срок давности. Теперь никто не может привлечь убийцу к ответственности.
Сашко возмутился:
– Такие преступники не должны оставаться безнаказанными. Каждое правило имеет исключение.
– А может, это все-таки конокрад, – сказал Ванка.
– Вот я и говорю, – повернулся к нему Сашко, – нужно проверить. И ничего страшного не случится, если мы это сделаем. Может, он здесь не один. Их ведь партиями тогда расстреливали…
– Послушайте, – сказал Крумов. – Вы слишком углубляетесь.
И снова наполнил рюмки, над столом закружились осы.
– Давайте выпьем, – сказал Крумов. – Мы свои люди, и нам нечего ссориться… Действительно, этот человек, возможно, лежит там с двадцать пятого года, а может быть, и нет. Пятьдесят лет прошло. Хорошо это или плохо, но все уже давно смирились с его смертью. Кто знает, помнит ли кто-нибудь о нем и хочет ли помнить. Ничего не известно. Ничего нельзя сказать с уверенностью – может, да, а может, нет. Тут хочешь сделать как лучше, а можешь только навредить людям.
