Первые лучи солнца осветили трепетным светом дубовый лес, красные черепичные крыши дач, сверкающую слюдяными вкраплениями штукатурку в доме Крумова, веранду с оранжевым навесом, клубнику и персиковые деревья, над которыми вились пчелы. В кронах деревьев царил покой, и если изредка ветви покачивались, то не от ветра, а от того, что на них садились птицы. В августе в этих местах безветренно. Было тихо, солнце ярко сияло в утреннем воздухе.
Сашко стоял у колодца и смотрел на цементные плитки, между которыми проросла трава, на них вчера лежали пуговицы и остатки истлевшей одежды, тускло поблескивавшее оловянное кольцо. Сейчас там ничего не было. Он быстро спустился в колодец – и там ничего, только желтый глинистый грунт и серые стены бетонных колец. Сашко медленно выбрался наверх, посмотрел в сторону дома, на зашторенное желтой занавеской окно комнаты Крумова. Крумов еще спал.
„Ночью закопал где-то, – решил Сашко, – чтобы не было доказательств'.
Со стороны дороги донесся рев бульдозера. Ванка уже работал – срезал неровности грунта, сгребал землю в кучу и вместе с корнями и травой толкал к лесу.
– Доброе утро, – раздался за спиной голос бая Ламбо. – Будешь работать или решил сматывать удочки?
Бай Ламбо и Антон спустились с веранды и стояли под грушами.
– Буду работать, – сказал Сашко и подумал: „Пусть Крумов не надеется, что это ему сойдет с рук. Покопаем, поищем, может, и другие следы найдем. А если не обнаружим – дорогу знаю: через лес, по шоссе, у павильона Иордана Черного сажусь на автобус и прямо в город. Тогда Крумов уже не открутится, все скажет и даже покажет, где закопал'.
– Слава богу! – обрадовался бай Ламбо. – Образумился. Наконец-то!.. Тогда начинаем. Чья очередь лезть вниз?
– Я полезу, – сказал Сашко. – Я младше всех.
– Ты же вчера работал внизу, – сказал Антон. – Сегодня моя очередь.
– Работал, но не целый день. Ты же знаешь, когда нашли эти вещи…
– Раз он хочет, пускай лезет, – сказал бай Ламбо. – Если устанет, сменишь его… Важно, что он остается…
Сашко снял рубаху, бросил ее на траву, взял кирку с укороченной рукояткой, короткую лопату и стал спускаться в колодец. По мере того, как он спускался, становилось все темнее, все сильнее ощущались теплые испарения земли и горький запах рассеченных корней. Он крикнул:
– Поднимай лестницу!..
Лестницу подняли, и в колодце стало немного просторнее. Сашко осмотрелся и взмахнул киркой…
И снова запел ворот, заскрипел, поднимая наполненное желтым грунтом ведро. Работа кипела. Ведро сновало между темным дном и светлым отверстием колодца, где сияло солнце…
– То, что Сашко нашел вчера, исчезло, – сказал Антон. Ты заметил: ничего нет. Лежало на плитках… и исчезло. Костей, наверно, тоже нет…
– Ну и слава богу, что исчезло, – сказал бай Ламбо. – А то еще поубиваете друг друга. Так оно лучше, спокойнее.
– Крумов куда-то все спрятал, – сказал Антон. – Додумался, собака.
– Хорошо, что исчезло, – повторил бай Ламбо. – Не нужно это нам. У нас и без того хлопот хватает…
Ударами кирки Сашко разбивал желтый грунт, во мраке белели перерубленные корни, слезились, издавая горький запах. Сухая шелуха от яиц насекомых разлеталась, смешиваясь с разрыхленным грунтом, ведро снова поднималось наверх…
Сашко наполнил очередное ведро, поставил лопату у стены и крикнул:
– Тяни!
Ворот напевно заскрипел, черный силуэт ведра, медленно удаляясь, двигался к отверстию, преграждая путь солнечному свету, в колодце становилось все темнее…
Вдруг черный круг ведра полетел вниз, бай Ламбо и Антон почувствовали, что рукоятка ворота стала необычно легкой. Сашко стоял, опустив голову. Он услышал крик, но не успел даже посмотреть наверх – последовал страшный удар, и кромешная темень застлала для него все вокруг.
– Веревка! – закричал Антон. – Кто-то ее… – он крепко выругался. – Лестницу, давай скорей лестницу!..
Сашко вытащили из колодца, положили на траву под грушами. Бай Ламбо разорвал свою рубашку, стал перевязывать ему голову. Кровь просачивалась сквозь повязку, алый круг рос, становился все шире…
– Сашко! – кричал бай Ламбо. – Сашко, ты слышишь меня? Сашко!..
Сашко ничего не слышал. Опьяненный радостью, он бежал с собакой по благоухающим травам, по безбрежному полю, звенящему от света и солнца… Собака мчалась, кувыркалась, тяжело дышала от быстрого бега… Вот она стрелой пролетела мимо фургона, там Таня… Губы ее горячие и нежные… и он там… Но собака бежит, уводит его за собой, Таня исчезла, исчез и деревянный фургон, их больше нет… Сашко бежит рядом с ошалевшей от радости собакой по полю, по безбрежному полю…
– Сашко! – зовет бай Ламбо. – Сашко, отзовись… Скажи хоть слово, Сашко!.. Антон, что делать?.. Антон!..
Но Антон уже бежал к дому, бежал изо всех сил.
– Крумов! – кричал он. – Где ты, гад?! Где ты, погань?!..
Проскочив через веранду с ее проклятым оранжевым навесом, Антон влетел в коридор, вышиб ногой дверь и ворвался в комнату… Крумова там не было, не было никого, только желтые шторы болтались на окнах…
– Где ты? – кричал Антон. – Где ты, гад?!..
Он с треском распахивал все двери, бил фаянсовые раковины, которые попадались ему на пути, выбрасывал их в окна, давил сложенные на полу стекла… Искал хозяина. Ему нужен был хозяин…
– Гад! – кричал Антон. – Гад, гад, гад!.. Все равно найду тебя!.. От меня не уйдешь, гад!..
А Крумов был в лесу, в зеленом лесу. Крумов бежал через лес, бежал по тропинке…
Антон выпрыгнул из окна гостиной, в несколько прыжков преодолел дорожку, выложенную плитками, распахнул настежь железную калитку, бросился в лес вслед за Крумовым…
А Крумов бежал по лесу и плакал, бежал как зверь, его гнал страх, животный страх за собственную шкуру. Под ногами у него трещали сухие ветки, от шума его шагов разбегались зайцы, разлетались перепела, Крумов бежал…
– Я не хотел! – кричит он. – Не хотел!.. Господи, поверь мне, я не хотел!..
Сам себе не верит Крумов, но кричит, что не хотел, проклинает судьбу свою и бежит, бежит по тропке, как загнанный зверь, рвет лесную паутину и плачет…
А на его даче с оранжевым навесом, у цементных плиток, между которыми проросла трава, бай Ламбо напрасно зовет Сашко, напрасно умоляет его откликнуться, сказать хоть слово… Кровавое пятно расплылось на белой повязке, она вся уже стала алой…
– Сашко! – зовет бай Ламбо. – Сашко, ты слышишь меня? Сашко!..
Сашко ничего не слышит. Из красного тумана перед ним выплыл маленький дом, родной дом, сиротливо стоящий в этом огромном мире, дом с осенними цветами в саду и паутиной, спускающейся с виноградной лозы и со стрехи на потрескавшиеся стены, на окна с облупившейся краской… Маленький мальчик бегает под вишнями с ломтем хлеба в руке, с ломтем, намазанным маслом и посыпанным красным сладким перцем… Это он, когда был маленьким. Почему вишни в белом наряде, ведь цветы в саду осенние? Мать стоит под вишней, любуясь бегающим по двору мальчишкой. Там, в углу двора, – его отец с пилой в руках. Он на минутку прервал работу и поднял голову, словно прислушиваясь ко времени, которое утекает… Бурые листья лозы, которая жила с ними и будет жить после них, паутина, опутавшая листья и черепицу крыши, спускающаяся вниз, к самым дверям… А где его сестра?.. ее нет… сад, усыпанный багряными осенними листьями, зеленоглазая лягушка, которую трудно различить среди опавших листьев, сарай из прогнивших досок и ржавым почтовым ящиком, заброшенным на его крышу…
Куда-то медленно плывет этот дом, залитый солнечным светом, укутанный паутиной, с его осенними цветами и лозой, с маленьким мальчиком, бегающим по саду, с его матерью, любующейся им. Дом, увитый
