– Нам обоим пришлось нелегко, после того как твоя мать…
– Нет, ну чем я тебе боль-то причинил?
– Ну тем, что ты про меня говорил.
– Ничего я не говорил!
– Про твое лицо… что это я сделал…
– Ну и что? Да, это все ты! В каком-то смысле.
– Маркус…
– Если бы я так тебя не боялся, я бы не ехал обратно так быстро, верно? Я был бы осторожнее. Но я беспокоился… я отвлекся на этом углу. Потому и поскользнулся. Видишь? Так что это все из-за тебя!
– Но ведь это не то же самое, что избить тебя, Маркус…
– Ага, ну да! Это практически то же самое!
Эмили остановилась. Она вжалась лицом в снег. У нее было такое чувство, как будто ей врезали под дых, – она не могла ни вздохнуть, ни выдохнуть. Ей показалось, будто ее вот-вот стошнит.
Так значит, он все-таки наврал! Прав был тот полицейский! Маркус все выдумал! И про лицо, и про побои – про все. Вранье… Сплошное вранье.
Она не знала, что им двигало – любовь к замку или ненависть к отцу. Не знала и не желала знать. Вот она висит на развалинах стены, рискует сломать себе шею ради него… У нее закружилась голова. И все это – весь этот бардак, – это его рук дело, и никто, кроме него, в этом не виноват! Это все его сеть лжи и полуправды, смесь истории и выдумки, которая заманила их сюда и удерживала здесь. Его байки завораживали их снова и снова, какими бы абсурдными они ни казались. Какие же они оба дураки – и Саймон, которого сейчас увозят во тьму в полицейской машине, и она, Эмили, ползущая в снегу по полуразрушенной стене! Полные идиоты. А Маркус просто водил их за нос.
В это время в ее отчаяние снова вклинился их разговор.
– Ну ладно, сынок, не будем спорить. Сейчас уже никому не интересно, кто что сказал. Мы просто хотим, чтобы ты слез оттуда.
– Ага, щас!
Эмили теперь казалось, что голос Маркуса похож на голос капризного ребенка.
– Я вообще не могу понять, почему ты здесь, – донесся голос отца. – Что для тебя этот замок?
Маркус ничего не ответил.
– Тебе нравится тут играть, да? Это хорошее место для игр?
– Для игр? Ну да, я так и знал, что ты ничего не поймешь!
– Но тогда почему же ты сюда забрался, сынок? Я действительно не понимаю, не понимаю, и все!
Маркус ответил не сразу, а когда он наконец заговорил, голос его звучал угрюмо и неуверенно.
– Он мне что-то дает. Здесь я чувствую, что…
Он остановился и начал сначала:
– Я… мне тут лучше, чем там, вот и все. Там для меня ничего нет. Ничего.
Его отец не сразу нашелся, что сказать на это.
– Маркус, ну что это за ответ? – Теперь в его голосе слышалось легкое раздражение. – Это совершенно ни в какие ворота не лезет. Твоя мать всегда говорила, что ты умный мальчик. Как ты думаешь, что бы она сказала, если бы услышала, что ты мелешь?
Это снова взбесило Маркуса.
– Да тебе-то откуда знать, что бы она сказала? – завопил он. – Убирайся к черту!
Его отец возмущенно ахнул.
– Ну все, хватит с меня этой чуши! Мы все устали. Я пойду и сниму тебя оттуда!
Эмили услышала шаги и отчаянный вопль Маркуса:
– Нет! Назад! Если ты подойдешь хоть на шаг, я спрыгну!
Отца принялись уговаривать вполголоса, и шаги остановились. Наступила тишина; отец Маркуса умолк.
Эмили рискнула оглянуться через плечо. Маркус привстал на своем камне. Его лицо, освещенное резким светом, было искажено отчаянием. Когда Эмили это увидела, все гневные мысли о том, чтобы слезть и предоставить Маркуса его судьбе, исчезли, уступив место спокойной решимости.
Врун он или нет, а она все-таки знает, что надо ему сказать. Никто больше этого не понимает. Надо лезть дальше.
Она медленно, с трудом поползла наверх по острым камням и через несколько секунд выбралась на свет. Мучительно медленно она развернулась и села, привалившись спиной к каменной кладке, так, чтобы видеть лицо Маркуса.
Она теперь находилась на одном уровне с полом зубчатой стены – все еще ниже Маркуса, но достаточно высоко, чтобы видеть, что происходит на крыше башни. Там стояли три человека. Свет прожекторов мешал разглядеть их как следует, но один точно был отец Маркуса, второй – главный полицейский. Они только что ее заметили. Кто-то что-то крикнул. Эмили не обратила на это внимания, но
