Предлагали также португальскую королеву Хуану, тетку Карлоса, но это пришлось не по вкусу самому наследнику. По какой-то причине Хуана, очаровательная и умная женщина, вызвала у Карлоса страшное отвращение. «Бедная дама худеет на глазах», — шептались придворные. В конце концов отвергнутая Хуана уехала в Португалию. Карлос ликовал и плевался ей вслед.
«У принца несомненная задержка физического развития, — сообщал Киссельгаузен королеве, которая платила ему деньги за эти сведения. — Нельзя сказать, чтобы он был равнодушен к особам противоположного пола. Напротив. Он преследует девушек, хватает их на улицах, целует их и рвет на них одежду, но… этим дело и ограничивается. Когда один из придворных прямо спросил принца — почему тот не заведет себе любовницу, Карлос ответил: „Я желаю, чтобы будущая супруга нашла меня девственником!“. По общему мнению, принц не способен к настоящему совокуплению с женщиной».
Посланники французского короля и дожа Венеции дружно сообщали своим владыкам об импотенции принца. Киссельгаузен — отчасти из желания отработать английские деньги, отчасти просто из спортивного интереса, — решился на более серьезную проверку способностей Карлоса.
Выступая перед его высочеством с трюком, которому Киссельгаузен научился у мавров, — с глотанием и выдыханием огня, — фокусник завоевал ненадежное расположение принца. По окончании представления Карлос запустил в фокусника крупным изумрудом и поранил ему лоб над бровью. Сморгнув кровь, Киссельгаузен низко поклонился и был допущен к маленькой жирной руке его высочества.
— Мы довольны, — объявил Карлос высоким, повизгивающим голосом.
Достигнув половой зрелости, он стал меньше заикаться, но слова выговаривал трудно, как бы с натугой, и путал звуки «л» и «р», так что Киссельгаузену приходилось сильно напрягаться, чтобы понимать принца. — Мы желаем познакомиться с той дамой, которая подносила тебе огонь.
Киссельгаузен поклонился еще ниже и, не разгибая спины, сделал знак своей помощнице.
Эту женщину звали Соледад Милагроса. Она прибилась к бродячему фокуснику уже в Испании. Просто в один прекрасный день забралась к нему в повозку — босые ноги в пыли, загорелое лицо блестит от пота, зубы сверкают в полумраке так, что от них, кажется, исходит свет.
Киссельгаузен жил среди чудес и фокусов и знал, что красота помощницы — мощный отвлекающий фактор, который способен занять внимание зрителей и заставить их не понять, в какой момент фокусник подменил одну вещь другой. Кроме того, Соледад была явно одарена некими талантами. С каким бы жаром, с какой убежденностью Киссельгаузен бы не утверждал, что его искусство ничего общего с колдовством не имеет, что это всего лишь ловкость рук, в глубине души фокусник знал, что это ложь. Малая толика магии всегда присутствовала в том, что он вытворял с материальным миром, заставляя вещи отрекаться от своего естества, от своей формы и своих обычных свойств. А Соледад разбиралась в этих искажениях вещного мира еще лучше, чем сам Киссельгаузен.
Она быстро обучилась подносить и уносить предметы, изгибая спину, завораживающе двигая руками, бросая в толпу поразительные, глубокие взгляды, которые проникали в самую душу мужчин и женщин, вызывая в их сердцах похоть, зависть, страх, любопытство.
Киссельгаузен знал, что Соледад презирает его. Презирает потому, что ее женское очарование на него не действовало. Ему не было дела ни до ее бедер, ни до ее грудей. Он интересовался только своими фокусами, своими тайными поручениями — и своими доходами.
Милагроса поняла это с первой минуты их встречи. Немец принадлежал к редчайшей разновидности людей: для него не существовало никакой магии, кроме его собственной, и на Соледад он смотрел исключительно с точки зрения того, какую пользу она может принести его искусству.
После смерти Фердинанда — человека, обучившего Соледад колдовству и совершившего ее знакомство с дьяволом, — униженная инквизицией и пособниками проклятого Тенебрикуса, новгородцами, Соледад Милагроса нуждалась в покровителе. В человеке, который будет заботиться о крыше и пропитании для нее.
Она выбрала первого встречного и пока не разочаровалась в своем решении.
Двор Карлоса пришелся Соледад по душе. Ей нравились роскошные цветы, которыми можно было любоваться до бесконечности, изысканные сады с укромными беседками, превосходные блюда, которые подавали на королевской кухне. И хотя помощницу фигляpa кормили тем, что оставалось от трапез придворных, — она была довольна.
Кавалеры наперебой искали ее внимания, и Соледад не отказывала никому из них. Они осыпали ее подарками; впрочем, Соледад из осторожности брала только маленькие вещи, которые умещались в кулаке: кольца, камни, браслеты, коротенькие ожерелья. Дважды ей предлагали руку и сердце, но, судя по безумному блеску в глазах, все эти господа плохо отдавали себе отчет в своих действиях, и Соледад им отказывала. Она хорошо понимала: если наваждение каким-то образом спадет, и испанский гранд, ставший мужем ведьмы, осознает, кто делит с ним супружеское ложе, — ей, Соледад, сильно не поздоровится. В Испании, которая недавно освободилась от власти мавров, но вряд ли забыла мавританские обычаи, умеют отделываться от неугодных жен.
Один из отвергнутых ею поклонников покончил с собой — его смерть осталась загадкой для окружающих. Почему ни с того ни с сего богатый и знатный юноша вонзил кинжал себе в сердце? Соледад выкупила этот кинжал у прислуги, отдав без сожалений за орудие самоубийства три крупных жемчужины.
И вот теперь, желая исполнить задание любопытной и предусмотрительной Елизаветы Английской, Киссельгаузен вознамерился положить Соледад в постель принца Карлоса. Она поняла это в тот самый миг, когда ее покровитель подозвал ее к принцу властным движением руки.
Что ж! Соледад приблизилась и опустилась на колени, встав так, чтобы Карлос хорошо мог разглядеть ее грудь.
— Мы желаем, — прозвучал тонкий, ломающийся голос принца, — чтобы эта женщина навестила нас в наших покоях и там продемонстрировала свое искусство.
Придворные быстро переглянулись. Двое врачей, приставленных королем Филиппом специально для того, чтобы отслеживать интимную жизнь принца, устремили взгляды на Киссельгаузена, однако тот притворился, будто ничего не понимает.
Вечером Милагроса, босая, с распущенными волосами, в длинной полупрозрачной рубашке, едва прикрытая шалью, скользнула в личные апартаменты принца.
Естественно, врачи уже караулили — они спрятались в портьерах, чтобы наблюдать за происходящим на постели. Соледад наступила на ногу одному из них, но тот стоически промолчал.
Карлос сидел на постели — в одной коротенькой рубашке. При свете двух или трех свечей его безобразие особенно бросалось в глаза, и бесстыдный наряд лишь подчеркивал это. Соледад остановилась перед ним, рассматривая жировые подушки на кривых ногах принца, его хлипкий член и непрестанно шевелящиеся пальцы левой руки, лежавшей на простыне. Затем она подняла взгляд повыше и внимательно посмотрела принцу в лицо.
Сейчас это отвратительное, словно бы комковатое лицо было печально и серьезно. Казалось, молодой человек хорошо осознает свое безобразие и неспособность сделать женщину счастливой. Соледад видела, каким мог бы стать этот юноша, если бы их общий отец дьявол не сумел завладеть его душой. Тем лучше! Женщина усмехнулась и села рядом на постель.
Несколько мгновений они сидели бок о бок и не шевелились. Затем Карлос ожил. Это произошло неожиданно и стремительно. Отвратительный карлик подпрыгнул на кровати, испустил короткий, гортанный выкрик, точно на охоте, и вцепился мясистой рукой в горло Соледад. Всей тяжестью он навалился на нее, опрокидывая женщину на постель.
Соледад молча подчинилась и раздвинула ноги. Она понимала, что Карлосу нужно сопротивление, и выгнулась на постели.
— Ах, ты так? Ты так? — бормотал Карлос, и его левая рука стремительно носилась по гладкому телу Соледад, останавливаясь только для того, чтобы ущипнуть ее или оцарапать. Правая рука принца, высохшая и мертвая, лишь скребла женщину по спине. Короткие ножки Карлоса дрыгались в воздухе.
Соледад, не моргая, смотрела в непрерывно изменяющееся, искажаемое тысячами разных гримас лицо принца. По слухам, которые донесли до нее кухонные прислужницы, врачи уже нанимали некую девицу, которой надлежало лишить принца его знаменитой девственности. Эта девица согласилась улечься под жестокого карлу лишь после того, как ей купили дом и назначили ежегодную ренту в тысячу золотых
