Часть 1. Агент-двойник
24 мая 1939 года без двух минут десять перед домом 122 по Ломбард-стрит в самом центре Лондона остановился черный «Бентли-Кабриолет». Из него вышел молодой элегантный мужчина. Загорелая кожа, манера движения, пробор на голове находились в явном противоречии с его педантичной одеждой.
На нем были брюки в черно-серую полоску с безупречной складкой, двубортный короткий пиджак темного цвета, черная жилетка с золотой цепочкой от часов, белая рубашка со стоячим воротником и жемчужно-серый галстук.
Прежде чем закрыть дверь автомобиля, он взял с сиденья шляпу и газеты: «Таймс» и напечатанную на розовой бумаге «Финансовый Таймс».
Тридцатилетний Томас Ливен подошел к входу в дом, на котором висела черная мраморная доска с золотыми буквами.
МАРЛОК И ЛИВЕН. АГЕНТСТВО ДОМИНИОНОВ
Томас Ливен был самым молодым банкиром Лондона и самым удачливым. Блестящей карьере он был обязан своей интеллигентностью, способностью серьезно действовать и вести две совершенно различные жизни.
Сама корректность был Томас Ливен на бирже. Вне этих священных мест он был молодой человек, пользующийся исключительным вниманием женщин. Один раз в неделю Томас посещал свой клуб в фешенебельном квартале Лондона и два раза в неделю занимался джиу-джитсу. Томас любил жизнь, и жизнь, казалось, любила его.
Роберт Марлок, его старший партнер, стоял посреди кассового зала, когда Томас вошел в банк и с достоинством поклонился.
Марлок — человек 50 лет, высокий, худой. Его водянистые глаза останавливались на собеседнике таким образом, что тому делалось неприятно.
— Хелло, — сказал Марлок.
— Доброе утро, господа.
Шесть служащих, сидевших за письменными столами, тоже поприветствовали Томаса.
Марлок стоял у металлического столба, на котором был установлен телеграфный аппарат, накрытый стеклянным колпаком, печатавший на узкой ленте, казалось, бесконечной, биржевые курсы. Томас подошел к партнеру и посмотрел записи ленты.
Руки Марлока почему-то слегка задрожали. Можно было сказать, глядя на них, что это руки шулера. Однако Томас не обратил на них внимания.
— Когда вы вылетаете в Брюссель? — нервно спросил Томаса Марлок.
— Сегодня вечером.
— Самое время. Смотрите, как неустойчивы ценности. Это следствие проклятого нацистского стального пакта. Газеты читали, Ливен?
— Конечно, — ответил Томас. Это звучало с большим достоинством, чем просто «да».
Газеты утром 24 мая сообщили о заключении между Германией и Италией договора о дружбе и союзе. Этот договор был назван «Стальным Пактом».
Через главный зал, старомодный кассовый зал Томас прошел в свой кабинет. Марлок последовал за ним и плюхнулся на один из обитых кожей стульев, стоявших перед высоким письменным столом.
Сначала господа обсудили, какие бумаги Томас должен продать, а какие купить. Их фирма имела отделение в Брюсселе. Кроме этого, Томас был пайщиком одного из частных банков Парижа.
После обсуждения деловых вопросов Марлок с выработанной годами привычкой, глядя своему собеседнику в глаза, сказал:
— Ливен, у меня есть частная просьба. Вы, конечно, помните Луизу?
Томас хорошо ее помнил. Красивая блондинка из Кёльна жила в Лондоне у Марлока на содержании. Затем Луиза вернулась в Германию. Никто не мог по этому поводу сказать ничего определенного.
— Неудобно с моей стороны затруднять вас этим, Ливен, — проговорил Марлок своему младшему партнеру, — но я подумал, если вы будете в Брюсселе, для вас не составит большого труда заехать в Кёльн и поговорить с Луизой.
— В Кёльн? Почему вы сами не едете? Вы же немец.
Марлок продолжал:
— Я охотно поехал бы в Германию, но международное положение… Кроме того, я Луизу сильно обидел. И совершенно откровенен — в этом скандале повинна другая женщина. Луиза оставила меня. Скажите ей, я прошу у нее прощения. Я заглажу свою вину. Она должна вернуться.
Утром 26 мая 1939 года Томас прибыл в Кёльн. На здании «Дом Отеля» развевались огромные флаги со свастикой. Повсюду в городе висели такие флаги. Праздновалось заключение «Стального Пакта».
Кругом были люди в униформе. В холле отеля каблуки щелкали, как выстрелы. В номере на столе стоял портрет фюрера. Томас повесил на него свой обратный билет на самолет до Лондона.
Он принял горячий душ, оделся и позвонил Луизе Бреннер. Когда трубка на противоположном конце провода была снята, раздался подозрительный шум, на который Томас не обратил внимания. Суперагенту 1940 года в 1939 году ничего не было известно об аппаратах подслушивания.
— Бреннер, — прозвучал голос в трубке.
Это была она, ее прокуренный возбуждающий голос, который он еще помнил.
— Фройляйн Бреннер, это Ливен. Томас Ливен. Я толь ко что приехал в Кёльн.
— О, Боже! — сказала она. В трубке опять возник шум.
— Фройляйн Бреннер Марлок просил меня посетить вас.
— Подлец!
— Неправда!
— Жалкий подлец!
— Фройляйн Бреннер, Марлок просит у вас прощения.
Разрешите, я к вам зайду?
— Нет.
— Но я ему обещал.
— Уезжайте, герр Ливен, отсюда с первым же поездом.
Вы не знаете, что здесь творится.
Шум в трубке продолжался, но Томас не обращал на него внимания.
— Нет! Нет! Фройляйн Бреннер, это вы не знаете, что делается…
— Герр Ливен…
— Оставайтесь дома. Я через десять минут буду у вас.
Томас положил трубку и поправил узел галстука. Спортивное возбуждение охватило его. Такси быстро доставило Томаса в Линденталь. Здесь на втором этаже одной из вилл на улице Бетховен-парк жила Луиза. Он позвонил, за дверью раздался приглушенный шепот. Женский и мужской голоса. Томас немного удивился, но никакого подозрения у него не возникло. Открылась дверь, и он увидел Луизу Бреннер. Она была очень возбуждена.
— Сумасшедший! — прошептала она, узнав Ливена.
Затем события развивались очень быстро.
Два человека показались из-за Луизы. Они были одеты в кожаные пальто и выглядели, как мясники. Один из них грубо оттолкнул Луизу, другой схватил Томаса за лацканы пиджака.
Забыты были самообладание, осторожность и уравновешенность.
Обеими руками Томас схватил одного из «мясников» и изящно повернулся, как в танцевальном па. Ошеломленный «мясник» повис на правом бедре Томаса. Хрустнул сустав. «Мясник» дико закричал, пролетел по воздуху и приземлился с шумом на полу, оставшись без движения.
— Моя подготовка по джиу-джитсу оправдала себя, — сказал Томас. — Ну, а теперь с вами, —
