расходы. Я ответил:
— Если можно, то лучше немного виски.
— Для меня тоже. Стало быть, два двойных, Генри, — сказала дама.
— Будет исполнено, шефиня, — ответил официант Генри и удалился.
— Что такое? — спросил я. — Он назвал вас шефиней? Но почему?
— Потому что я здесь хозяйка, — она улыбнулась. — Свои пять долларов вы могли бы сэкономить!
— Что до этого, то за все платит мой издатель.
— Издатель? Вы что, писатель?
— Кто-то говорит, что да, кто-то — что нет. Мисс… э-э…
— Томпсон, Памела Томпсон, — представилась она, рассматривая меня с таким интересом. К чему бы это?
И я сказал вслух:
— Вы вдруг посмотрели на меня с настоящим интересом. Почему?
— Потому что вы писатель, мистер Зиммель. Мне нравятся писатели.
— Как чудесно, мисс Томпсон!
Дамы и господа, не стану вас утомлять: суп из раковых шеек был великолепным, грудка фазана — восхитительной. Я говорил безостановочно. И, разумеется, непрерывно острил. За чашкой мокко я уже довел ее до кондиции. Она была готова отправиться со мной в кино.
— О'кей, мистер Зиммель. О билетах позабочусь я: владелец кинотеатра — мой знакомый. Сеанс начинается в половине девятого. Вы зайдете за мной?
— С преогромной радостью, мисс Томпсон.
— Скажем, в половине восьмого? Тогда бы мы успели зайти ко мне и немного выпить…
— Половина восьмого — отличное время.
Эх, наверняка я произвожу потрясающее впечатление на женщин! Проклятье, может, мне стоило попробовать себя в кино?
2
После обеда я отправился к парикмахеру. А затем купил две красивые орхидеи. Надел свой самый лучший костюм. Темно-синий. И ровно в половине восьмого с целлофановой картонкой в руках позвонил в дверь квартиры с латунной табличкой: ТОМПСОН.
Долго ждать не пришлось. Дверь отворилась. На пороге стоял какой-то мужчина. Лет пятидесяти. Высокий, худощавый, узкое лицо, умные глаза, высокий лоб, поседевшие виски. Благородный греческий нос. Небольшие усы, которые так нравятся женщинам…
— Мистер Зиммель, я полагаю, — произнес мужчина. — Входите. Очень рад познакомиться с вами. Моя жена уже рассказала мне о вас.
— Ваша… гм… ваша жена?
— Да, моя жена. Мое имя Томпсон, Роджер Томпсон.
За его спиной возникло какое-то движение. Памела, моя милая Памела, вошла в небольшой холл. На ней было зеленое платье-коктейль с золотыми арабесками и очень глубоким декольте. Ее улыбка была сияющей и невинной.
— О, вот и вы! Боже мой, какие чудные орхидеи! Разве он не прелесть, Роджер? Кстати, надеюсь, вы ничего не будете иметь против, если мой муж пойдет с нами в кино?
Позднее, когда я рассказал эту историю моей милой Лулу, она, хорошо меня знающая, смеялась до упаду, заметив:
— Браво! Так тебе и надо!
В этот вечер в кино мне было жаль себя. Я постоянно ударялся коленями о стенку ложи. Место было неудобным и жестким. Да еще жара. Да еще разыгравшаяся мигрень. И когда я увидел, что по окончании киножурнала господин и госпожа Томпсоны взялись за руки, то сказал себе: все ясно, вечер псу под хвост.
Но я снова ошибся. И еще как! Ибо вечер этот после окончания фильма превратился в самый приятный, какой когда-либо был у меня в Америке. Мы отправились поужинать — разумеется, в ресторан Томпсонов. И как мы ели, боже ты мой! Меню составил мистер Томпсон. Он сам отправился на кухню. И тогда на какое-то время я остался наедине с Памелой.
— Сердитесь? — спросила она.
— Да нет.
— Знаете, вы показались мне сегодня днем таким милым, таким симпатичным… Все, что вы говорили, мне понравилось…
— А что я такого сказал?
— Что вы любите хорошую еду, общество прелестных женщин, что никогда больше не захотите надеть военную форму, что в любой точке мира, где у вас друзья, чувствуете себя как дома…
— Сударыня, я должен к этому добавить еще кое-что.
— Да, и что же?
— Я… я… тоже нахожу вашего мужа очень милым и также очень симпатичным…
Она расцвела:
— Не правда ли, он именно такой и есть! Ах, вы его не знаете. Вы не знаете, что я с ним пережила. Вы не знаете его образа мыслей. Я лично люблю головой. Я не могу по-настоящему полюбить мужчину, если его поступки и образ мыслей не вызывут у меня восхищения. Роджер — это была любовь с первого взгляда. Большая любовь моей жизни…
— Но… но зачем тогда вы пригласили меня, миссис Томпсон?
— Памела.
— Почему вы пригласили меня, Памела?
— Потому что вы писатель. Вы поймете это позднее, а может быть, может быть, и нет… Все зависит от него.
— Вы исполняете все, что он вам говорит?
— Да… — она одарила меня лучистым взглядом. — А он исполняет все, что я скажу. Всегда. Он постоянно советуется со мной. Порой он, конечно, похаживает налево, как и все мужчины. Но всегда возвращается ко мне. Я знаю: я единственная, с которой он хотел бы жить вместе. Это делает женщину очень сильной, не правда ли?
Странная штука жизнь!
То, о чем я возмечтал, не сбылось. Этого подарка от Памелы я не получил. Я получил кое-что получше: ее дружбу и дружбу ее мужа.
В последующие три недели мы практически целые дни проводили вместе. Мы наговорились всласть! Казалось, у нас и в самом деле было обо всем единое мнение.
Часто я замечал, что Томпсон наблюдает за мной, о чем-то раздумывая. Затем я обратил внимание на то, что он много и подробно меня расспрашивает. О моем прошлом. О моих взглядах. О моем опыте. И снова о моих взглядах. Сам же о себе ничего не рассказывает.
Я собирал материал для моего нового романа. Из-за этого мне несколько раз пришлось уезжать из города. Каждый раз я радовался возвращению, так как каждый раз Томпсоны встречали меня на вокзале или в аэропорту. В конце концов я посчитал, что материала собрано достаточно. Я заказал себе билет во Франкфурт-на-Майне. Мой самолет должен был улететь 29 октября 1958 года в 20.45.
28 октября Роджер Томпсон позвонил мне в гостиницу, сказав:
— Я слышал, что вы собираетесь покинуть нас. Я очень хотел бы угостить вас скромным ужином.
— Это было бы замечательно, Роджер.
— Скажем, сегодня в 19.30?
— В 19.30 — о'кей.
