К дуплу Морозов с товарищами пришёл не в назначенный день, а позже, ночью. Хотя он и верил Лиде, но всё же на всякий случай решил принять меры предосторожности: а вдруг возле дуба вражеская засада?
Нет, Лида не обманула. В дупле Морозов обнаружил целую тетрадь. Он просмотрел её тут же в лесу, при свете фонарика, накрывшись бушлатом. В тетради он увидел аккуратно вычерченные схемы расстановки зенитных батарей в районе Ялты, противодесантной обороны побережья и даже сведения о минных полях в море близ Ялтинского порта и о проходах в них.
Все сведения, добытые Лидой, были немедленно переданы на Большую землю. Дупло старого дуба и потом служило «почтовым ящиком».
4. В конце зимы
Следившие не только за портами южного берега, но и за дорогами к ним разведчики установили, что по шоссе из Симферополя в Ялту немцы на автомашинах начали спешно перебрасывать какие-то части. Чтобы это могло означать? Собираются ли они грузить эти войска на суда и переправлять их морем куда-нибудь на другой участок фронта или укрепляют оборону побережья на случай нашего десанта? Что это за части? Откуда они сняты? Все эти сведения были важны для командования: ведь скоро должны начаться бои за освобождение Крыма.
Требовалось взять «языка».
Разведчики уже брали «языков» в Ялте, в Балаклаве, в прибрежных посёлках и на дорогах. Но все эти пленные были из местных гарнизонов. А теперь требовался такой, который мог бы дать сведения о новых частях, перебрасываемых к побережью.
Решили брать «языка» на шоссе.
…Ещё с ночи Калганов с девятью разведчиками засел в кустарнике, по-зимнему обнажённом, но достаточно густом, чтобы в нём можно было хорошо спрятаться. Эту позицию моряки выбрали на крутом склоне. Под ним, метрах в тридцати ниже, тянулась серая лента шоссе. С противоположной стороны, на таком же крутом косогоре, чернел кустарник, вплотную подступающий к дороге. Двух матросов Калганов послал занять позицию метрах в двухстах правее себя, двух других – на таком же расстоянии левее.
Затаясь, разведчики ждали.
До рассвета шоссе оставалось безлюдным: ночью гитлеровцы опасались партизан. Но утром оно ожило. Нарушая тишину леса утробным урчанием моторов, каждые несколько минут по асфальту со стороны Симферополя пробегали грузовики с каким-то грузом. Сидевшие наверху гитлеровцы насторожённо поглядывали по сторонам.
Калганов выжидал, когда покажется какая-нибудь легковая машина. И не просто легковая. Он хотел дождаться машины, сопровождаемой мотоциклистами. Это верный признак, что машина штабная и едет в ней какой-нибудь значительный офицер, от которого можно узнать многое.
Со стороны Симферополя промелькнули по шоссе уже две или три легковые машины, но ни одна не шла с эскортом. Вот из-за поворота показалась ещё одна – большая, открытая… Она всё ближе. Скоро пройдёт мимо засады… И эта без сопровождающих мотоциклистов! «Что ж, пропустим», – уже решил Калганов. Но всё же навёл на машину бинокль, разглядывая, кто в ней. «Ого!» – оживился он. Немец, сидевший рядом с шофёром, был явно офицером и, судя по чёрной фуражке, не простым, а эсэсовским.
– Геннадий! – негромко окликнул Калганов старшину второй статьи Чичило. – Давай! – Напомнил: – Только по мотору!
– Есть! – вполголоса отозвался Чичило и взял наизготовку карабин, стреляющий бесшумно.
Машина катила уже мимо засады.
Только находившиеся совсем рядом с Чичило услышали выстрел его «бесшумки», не более громкий, чем хлопок пробки, вылетевшей из бутылки.
Немцы в первые секунды не поняли, почему мотор их машины вдруг смолк. По инерции она прокатилась ещё несколько метров и встала. Хлопнула дверца, шофёр вылез и начал подымать капот мотора. Остальные – их было двое – продолжали сидеть на своих местах. Но офицер в чёрной фуражке обеспокоенно поглядывал по сторонам. Видимо, он успел заметить в кустах что-то подозрительное. Высоким, пронзительным голосом он выкрикнул какое-то слово и, взметнув полами плаща, выскочил, за ним второй. Они нырнули за низкий корпус машины, к ним присоединился шофёр.
Несколько секунд держалась напряжённая тишина. Разведчики выжидали. Но вот из-за машины, по кустам, щёлкнули один за другим два пистолетных выстрела, простучала сухая, короткая очередь немецкого автомата.
– По офицеру не стрелять! – напомнил Калганов и скомандовал: – Огонь!
Услышав эти первые выстрелы товарищей, матросы, сидевшие справа и слева от основной засады, перебежали, как было условлено, через шоссе и, зайдя гитлеровцам в тыл, ударили из автоматов.
Протрещало ещё несколько очередей с той и с другой стороны. Над верхним краем машины высунулись две дрожащие руки с растопыренными пальцами.
– Стоп! – скомандовал Калганов матросам.
Руки с растопыренными пальцами медленно подымались из-за машины. Следом за ними поднялась сбитая набок чёрная фуражка с эсэсовской эмблемой – черепом на околыше. Под фуражкой виднелось бледное, вытянувшееся лицо с остекленевшими глазами.
Разведчики подбежали к машине.
Офицер-эсэсовец, в длинном, обвисшем клеёнчатом плаще, стоял, подняв трясущиеся руки. Около заднего колеса лежал, разметав полы шинели по асфальту, солдат с эсэсовскими петлицами на воротнике. Шофёр сидел, привалившись спиной к передней дверце, зажимая рукой бок.
Подхватив офицера, разведчики быстро ушли в лес, В глухом овраге, уже далеко от шоссе, остановились. Калганов, довольно сносно владевший немецким языком, допросил пленного. Эсэсовец, по званию оберштурмфюрер, сообщил, что является штабным офицером полка войск СС, который перебрасывают из-под Перекопа на побережье. Их полк должен сменить румынскую часть: германское командование опасается высадки советского десанта на южный берег Крыма, а румын считает ненадёжными
