— Близка большая наледь!
Чем теплее, тем наледей меньше. Но как только ударят морозы, появляются наледи и страшат ездовых оленей голубыми, студеными озерами.
Мы кружим с ямщиком в туманах, нависших над многочисленными озерами, и деревья в ночном лесу вырастают из мглы перед самой нартой. Едва успеваешь уберечь ноги.
Часто сбиваемся с пути. Тогда ямщик уходит щупать торбазами и палкой потерянную, накатанную нартами дорожку, по которой легче ехать.
С горы на гору, с озера на озеро, из перелеска в перелесок нескончаем наш путь. За Истиняхом на горизонте вдруг вырастают причудливые изломанные очертания фиолетовых облаков. Они остроконечны, подобно пикам, и местами башенкообразны. Чем ближе подвигаемся к очередной станции, тем яснее становится, что это не облака, это горы, хребет, «мульчой камень», как любил говорить Атык. Впереди Тас- Хаях-Тах, северная часть хребта Черского.
Этот хребет состоит из ряда параллельных цепей, разделенных более или менее широкими продольными впадинами. Ширина хребта доходит до 95 километров. По занимаемой площади он равен Кавказу. На севере хребет круто обрывается к приморской низменности. Как часовые, стоят перед нами вершины-гольцы. Отдельные высоты Тас-Хаях-Таха достигают высоты 2 500 метров. Через этот хребет ведут перевалы Ходорот-Кыра (1 200 метров) и Сюгардинский (1 060 м). Нарты ползут и ползут в гору, а мы идем за ними следом, увязая в сыпучем, как песок, снегу.
На перевале ветер. Мелкий снежок бьет в глаза. Спустившись с перевала, сушимся у костра. Плоха эта сушка в зимнюю стужу. Олени рядом с нами усердно копают ягель, бьют копытами и после короткого отдыха едва волочат нарты. Нелегко шагать за ними в чукотских широченных конайтах по глубокому якутскому снегу.
Пять километров я прошел за оленями. Становится жарко невмоготу. Снимаю кухлянку и бросаю ее на нарту. Летучий пар клубится облачком. Освобождаюсь от шарфа, который явно душит меня. Ямщик не одобряет мои действия. Он идет бодрым ровным шагом. Все дело в привычке, выработанной годами.
Нарты останавливаются. Торопливо одеваюсь. Ямщик решил подкормить оленей и отпускает их. Они сами добудут корм. А перед новым маршем ямщик просит у меня для оленей щепотку соли — лакомство нашим полярным коням. Олени жадно вылизывают соль с шершавых ладоней ямщика.
Падают под ударами топора сухостойные деревья. Огненными языками костер лижет ночную непроглядную темень.
Это, вероятно, еще не последние костры на моем, кажущемся бесконечным, пути к Москве.
Сто километров без людей, без жилья. Ни зверя, ни птицы. Только долгая ночь, ветер да снег
— Тыл да тыл! — говорит ямщик о ветре.
Видно, ветер и ему надоел.
Из Креста едем без ночевок. На станках — сушка торбазов, короткое чаепитие, часы ожидания перепряжки оленей и — поехали!
Наледей пока нет. Прислушиваемся к хрустящему шуму потрескивающего под пробегающими нартами льда.
Но вот на станции меня предупреждают:
— Улахан-тарын бар!
— Есть большая наледь!
Якуты в Кресте, на абыйской границе, долго говорят между собой, подходят ко мне, щупают, осматривают мою обувь, тревожатся.
Я понимаю, что они опасаются за пассажира. Если я попаду в воду со своими плекатами, мне не сдобровать. Но в станке нет запасной обуви. Вот почему они качают головами. Станционные долго предупреждают молодого каюра, как везти нарты, лишний раз напоминают об осторожности. Только и слышно, «тарын» да «тарын».
Улахан-тарын! Большая наледь! Мы увидели ее издалека. Над льдом клубился туман. Им был затянут весь горизонт. И как только нарты выкатились на горную реку, я услышал звон ломающегося под ногами тонкого льда. По разломанному льду бежит голубая вода. С тревожным шумом она приближается к нарте. Невольно приподнимаюсь, встаю на сиденье. В руке чемоданчик с рукойисями и пакетом Козловского. Вода сейчас промочит обувь, поморозит ноги.
Сегодня теплее, чем обычно. Всего тридцать два градуса ниже нуля. Олени идут вперед по воде, словно посуху. Они шагают по подводному льду. Мы окутаны туманом. С нарты видны только зады оленей, их короткие хвостики и больше ничего ни позади, ни впереди. Вдруг олени скользят по льду, закрытому набежавшей водой. Они никак не могут сдвинуть с места попавшие в наледь нарты. У барана нарты быстро наторашивается горка тонкого льда. Откидываю его, стараясь облегчить работу оленям. Волчьи, пушистые рукавицы, замоченные в воде, вмиг леденеют, становятся твердыми и при ударе друг о друга звенят.
Молодой ямщик встает с нарт и смело ступает в ледяную воду. Он тянет за повод оленей, отказывающихся итти дальше. И вот ямщик поскользнулся и сел в воду. Пропал мой ямщик! Но на его лице я не вижу и следа испуга. Он только пуще ругает своих оленей:
— Кухаган!
Его одежда тоже покрылась ледяной коркой, будто глазурью. Не обращая внимания на это, он тянет как ни в чем не бывало оленей из опасного места.
Вода все прибывает. Она подходит уже к бортам нарт и скоро захлестнет кукуль и чемодан. Тогда зря, значит, ехал я в такую даль, — не восстановишь ни записок, ни пакета… Вдруг нарты тронулись. И мы через минуту на твердом настиле, свободном от воды.
Ямщик спокойно оббил прутиком ледяную корку, покрывшую его штаны и обувь.
Нарты бегут по льду и камням, которыми завален берег горной реки. На этих камнях олени чувствуют себя удобнее и тянут из последних сил. Ледяная дорога перестала ломаться под нартами. Она надежна и тверда.
Кажется, настал конец наледям. Но в станке старик-хозяин предупреждает меня:
— Впереди — Курелкан! В Курелкане — улахан тарын!
Опять наледь.
Старик утешает: — Еще одна только наледь и конец!
И снова ямщик гонит оленей в морозную воду, излившуюся на поверхность реки.
Один из основателей советского мерзлотоведения М. И. Сумгин в своем труде «Вечная мерзлота» дает следующее классическое и вместе с тем поэтическое описание речных наледей, этого своеобразного явления, столь характерного для нашего северо-востока[11].
«В области вечной мерзлоты зимою, — пишет М. И. Сумгин, — чаще в середине зимы, реже в начале или в конце ее при морозах от 30 до 50° вы увидите воду, выступающую на поверхность льда реки. Вода эта обычно медленно растекается по льду или по покрывающему ее снегу и намерзает на нем слой за слоем. Иногда вода выступает на снег, хотя и широкой полосой, но таким тонким слоем, что не успевает просочиться сквозь снег и, замерзая, оставляет под тонкой корочкой образующегося льда рыхлый, совершенно сухой снег. Иногда вода идет в значительном количестве и, смешиваясь со снегом, лежащим на льду реки, образует киселеобразную массу, которая затем и замерзает. Бывают и катастрофические мощные потоки воды. Следующие за первым потоки воды намерзают слоями льда на предыдущие, и в результате образуются толстые ледяные слои в 2–3–4 метра мощности. При низких берегах вода выступает в долину реки и заливает ее. Это и есть речные наледи. Над ними во время их действия поднимается туман, и вы еще издали узнаете, что перед вами действующая наледь, река, по местному выражению, «кипит». Действительно, издали вид на «кипящую» реку очень напоминает вид на горячие источники с поднимающимися над ними парами. Да и физический смысл явления один и тот же: и здесь, и там поднимающийся туман есть следствие значительной разности температур воды и находящегося над ней воздуха. Если вода горячего источника имеет температуру, скажем, 60–70°, а находящийся над ними воздух
