– Ты чересчур мягко выразилась.
– Давайте поразмыслим. Сейчас одиннадцать тридцать. Я думаю, заседание правления уже началось, и они там как раз собираются одобрить бюджетный проект Хатча. Мы в него не включены. А что, если мы просто закроем клетки на карантин и разойдемся по домам?
– Как бы с тобой инфаркт не случился, – тихо заметил Чарли. – Что ж, теперь они найдут для нас деньги.
Фыркнув, Сара скрестила руки.
– Инфаркт мне не грозит. Я даже радуюсь при мысли о том, сколько беспокойства причинит им эта лента.
– Какой шум поднимется в кругах физиологов, – пробормотала Филлис. – В стареющем организме есть что-то такое, о чем мы и не подозревали.
– Хатча не удастся уговорить сразу же вернуться в комиссию и потребовать пересмотра.
– Будем надеяться на лучшее.
– Послушайте, я руковожу этой лабораторией, так что извольте выполнять мои приказы. – Сара улыбнулась. – Мне нужна тысяча килобайт памяти с блокировочным замком. Доступ – только для нас троих. Без большой памяти нам не обойтись – надо загнать туда все наши данные.
– А как мы сможем договориться насчет оплаты? – спросил Чарли.
– Это не наша забота. Об этом позаботится администратор.
– Ты имеешь в виду Хатча?
Ее голос смягчился.
– Я имею в виду Тома. Хатч это может не пережить.
Чарли энергично зааплодировал.
Они засмеялись. Сара смотрела на светящийся экран. Тайна, скрытая за решеткой пустой сейчас клетки, внушала благоговейный страх. Невероятно, но в живом организме действительно содержатся внутренние часы, и на эти часы можно воздействовать. Если старение могло ускоряться, то его также можно и замедлить. Его можно остановить.
Все трое продолжали смотреть на клетку, хотя там ничего больше не происходило. Сара поймала себя на том, что никак не может сосредоточиться – мысли ее лихорадочно прыгали с одного на другое. Это был знаменательный момент, такое открытие выпадает на долю лишь немногих ученых. Сара прекрасно понимала, что сейчас меняется ход истории. Про это мгновение будут читать дети в школе... если их еще будут заводить после наступления бессмертия. В каждом музее будет макет этой лаборатории.
Вздрогнув, она одернула себя.
Вредно думать о таких вещах. Мысли ее вернулись к более насущным проблемам, но холодок остался – осталось чувство тревоги, за которым, как она предполагала, скрывался болезненный страх.
– Потеря сна явилась механизмом, вызвавшим ускорение старения. Но, прежде всего, что заставило его лишиться сна?
– Вся система развалилась.
– Это не ответ.
Наступило молчание. Сара подозревала, что и другие испытывают ту же тревогу. Отбросив страх, она еще раз сказала себе, что повода для тревоги нет и бояться нечего. Ей захотелось вдруг спеть песенку – что-нибудь такое чертовски веселое.
Клетка на экране казалась мрачной, зловещей, как будто какой-то злой дух поселился там в предвкушении следующей добычи. Сара не верила в старомодные понятия о добре и зле – она говорила себе, что не верит. Но без крайней необходимости она не стала бы приближаться к этой клетке.
Послышался шум, и полумрак комнаты прорезала полоса холодного люминесцентного света, когда открылась дверь в коридор. В дверном проеме появилась угловатая фигура Тома. Он тихо вошел – как врач среди больных – и положил руку ей на плечо. По его подавленному виду она сразу поняла, чем все кончилось. Но он еще не знал о видеоленте и о том поразительном открытии, которое позволила им сделать смерть Мафусаила.
Страх, столь тщательно скрываемый до сих пор, выплеснулся наружу, когда Мириам поняла, что Джон проник в дом. Во все века, во все времена, где бы она ни находилась, нет и не было ничего ужасней, чем
Она ощущала его присутствие в своих любовно обставленных комнатах, каждая из которых напоминала ей о счастье, о том прекрасном времени, что они провели здесь вместе. Она легко провела рукой по спинке небольшого диванчика – палисандр! – коснулась элегантного столика-консоли из красного дерева. На нем стояли золотые подсвечники. Они с Джоном любили свечи, было в них что-то изысканно древнее...
Легкий шорох прервал ее мысли – где-то открылась дверь, прошуршав по ковру.
В доме было так тихо, что она слышала даже шелест своего платья. Она встала в углу комнаты. Справа от нее был коридор и входная дверь. Прямо перед ней – арочный дверной проем, соединявший комнату со столовой. Она знала, что Джон поднялся по подвальной лестнице; в этот момент он стоял, должно быть, между буфетной и столовой. Затем она услышала голос – голос старика:
Пение постепенно перешло в бормотание и смолкло. Когда-то, во времена его молодости, эта песня была очень популярной. Она хорошо помнила, как они вместе ее пели.
А затем она увидела его. Голого.
– Пожалуйста, – тихо сказал он. – Пожалуйста, Мириам, помоги мне.
Куда исчезло крепкое, молодое тело, приводившее ее в такой восторг? Перед ней стоял худой сутулый старик с провисшими веревками мыши.
– Посмотри на меня, Мириам! – Голос его звучал столь жалостливо, что она едва была в состоянии слышать его.
– Ты бы оделся...
– Одежда на мне висит! – огрызнулся он. Мириам не удивилась – внезапные приступы ярости всегда сопутствовали этой страшной «болезни». Приступ прошел так же внезапно, как и начался, оставив ему взамен лишь отчаяние. Его страдания как будто сковали Мириам, мысли ее замедлились, тело застыло. Колеблясь, не уверенный, что Мириам не оттолкнет его, он подошел к ней. Его дыхание было настолько отвратительным, что она невольно отвернула голову. Оскорбленная его уродством, Мириам попыталась вызвать в памяти яркий образ Алисы, ее лицо, ее свежую молодую кожу. И когда губы его коснулись ее губ, она погрузилась в этот образ.
– Я не нравлюсь тебе? Ну пожалуйста... – Его лицо, покрытое старческими пятнами и жесткой седой щетиной, маячило перед ней как олицетворение самой смерти. Он сжал ее плечи, провел руками по шее. – Ты так же молода, как и всегда. Ты-то выглядишь чудесно. – Внезапно он сделал шаг назад, загородив дверь в коридор. – Не покидай меня, – сказал он. Глаза его были широко открыты. – Не покидай меня!
Она стояла, опустив голову. Ей хотелось – хотя бы один раз – набраться смелости и отдаться во власть другого существа. Но она сохраняла осторожность. Его в любой момент могла охватить ярость. Горло все еще слегка болело после вчерашнего. Подняв глаза, она встретилась с ним взглядом.
– Я никогда тебя не покину, Джон, никогда.
– Мириам. – Он испуганно всхлипнул, очевидно злясь на себя за столь открытое проявление эмоций. Она не могла больше противиться мольбе, звучавшей в его голосе. Против своей воли она подошла к нему и, обняв его рукой, повела к кожаному диванчику.
Он опустил голову ей на плечо.
– Я такой старый. Как это я так постарел?
– Время...
– Какое время? Прошло всего два дня!
– Огромное количество времени может быть сконцентрировано в небольшом пространстве.
