куски снежной «породы» один за другим покинули привычное место и оказались снова на поверхности…
Минут через тридцать к бровке шурфа подошли мои товарищи, Шурф вырыт на глубину более двух метров. «Нащупываю» нужный мне уровень, выше которого начал откладываться сезонный снег, и приглашаю для контроля «снежного классика» Володю Михалёва. Наши точки зрения совпадают полностью.
Несложный расчёт даёт возможность установить суммарную величину осадков, выпавших на ледяном плато Ломоносова за последний сезон 1964/65 года. В пересчёте на воду их набралось немало — 1200 миллиметров. В то же время на побережье Ис-фьорда, находящегося на 1000 метров ниже нашей станции, количество осадков в три раза меньше. Таким образом, получается, что по мере увеличения высоты ледника Норденшельда от его конца до вершины плато Ломоносова он получает дополнительное питание от 80 до 100 миллиметров осадков в среднем на каждые 100 метров. Это известное всем географам увеличение количества осадков с высотой связано с тем, что температура воздуха по мере подъёма понижается, а осадков выпадает и сохраняется больше.
Теперь каждые пять дней я буду «заглядывать» внутрь снежной толщи, чтобы наблюдать за изменением строения верхних слоёв снега и фирна.
Итак, станция, которой на своём первом «учёном совете» мы даём собственное имя — «Ледниковое плато Ломоносова», приступила к выполнению программы гляциоклиматических работ.
На третий день Троицкий, Корякин и Михалёв ушли в первый снегомерный маршрут. Их путь проходил по юго-восточному склону плато в сторону крупного ледяного потока Нетри, спускающегося на восточное побережье острова. Мои товарищи отправились в ледниковый район, где топографические карты были бессильны им помочь: на этом месте находилось «белое пятно».
Снегосъемщики смогли пройти лишь 11 километров: дальше не пустил ледопад — хаотический лабиринт огромных непроходимых трещин. Несмотря на то что не удалось достичь восточного побережья острова, собранный материал дал очень многое. К востоку от ледораздела плато Ломоносова было обнаружено резкое увеличение накопления снега, что указывало на преобладание здесь ветров, несущих влагу на восточную окраину острова Западный Шпицберген.
Каждый новый день приносил экспедиции какие-то интересные и существенные находки. По мере сил и возможностей налаживался и наш скромный быт.
КАПШ по сравнению с обычной палаткой — крохотный «дворец». Дом, не имеющий отопления, не дом, а палатка — тем более. Поэтому, ещё будучи в Баренцбурге, я попросил Володю Потапенко помочь соорудить переносную печь для КАПШа. Через день мой заказ был уже выполнен. Из столитровой железной бочки наш «гляциоспутник» ухитрился сделать настоящую царь-печку. И вот теперь она держала экзамен на обогрев «снежных» людей, сидящих на огромном «холодильнике». С её помощью мы были обеспечены необходимым теплом, на ней разогревали еду, она давала возможность сушить промокшую одежду и обувь и, наконец, удачно разрешила проблему питьевой и бытовой воды.
Всё было просто: клади кусочек льда в ведро, стоящее около горячей печурки, и жди. Как растает — пей себе на здоровье без всяких ограничений да подбрасывай ледок раза два в день. Мне кажется, что всё-таки лучше жить прямо на замороженной пресной воде, чем в раскалённых сыпучих песках Сахары.
Взятый из дома маленький транзисторный приемничек, к большому нашему огорчению, на Шпицбергене не работал. Имевшиеся у него лишь средние и длинные волны всё время упорно молчали. Оставалась единственная надежда на радиостанцию РПМС, работающую на коротких волнах. Пришлось долго крутить ручку настройки приёмника, прежде чем далёкий голос Москвы оказался в нашей палатке. Это было радостное событие. Среди непрерывного писка «морзянки», непонятных передач на чужих языках, каких-то радиотелефонных разговоров и душераздирающих звуков всевозможных джазов вдруг прорвался привычный голос Юрия Левитана, сообщавшего, что в Москве сегодня жаркий день. В целях экономии питания рации установили ежедневный радиочас, во время которого узнавали последние известия и даже ухитрялись слушать музыкальные передачи и репортажи Николая Озерова о футбольных матчах.
Только одну неделю мы прожили на станции все вместе. За это время Троицкий, Корякин и Михалёв успели выполнить намеченную программу исследований на плато. Теперь им предстояло отправиться в новый поход: сначала спуститься по леднику Норденшельда на побережье Ис-фьорда, а затем заняться изучением следов древнего оледенения на острове. После окончания этих работ наши товарищи должны были вновь вернуться на станцию, что-бы провести повторные маршрутные наблюдения на ледниковом плато Ломоносова и помочь мне в проходке глубокого шурфа.
Сани-нарты, сделанные Володей Михалёвым, утонули в снегу: необходимый груз продолжал расти, утяжеляя хрупкое сооружение. Укладкой деловито руководил Володя Корякин.
— Слушай, Володя, — обратился к нему Маркин. — А вы свой возок с места-то сдвинете? Больно он громоздкий!
За Корякина ответил Троицкий:
— Вы нам только помогите дотащить нарты до ближайшего перевала, а дальше они должны под гору сами ехать, только удерживай, чтобы не убежали.
Итак, все мы впятером становимся на время ледниковыми бурлаками. Впрягаемся в нарты, на которых груза, по оценке Корякина, до 300 килограммов. Пытаемся идти на лыжах, но из этого ничего не получается: постромки, связывающие нас с санями, держат нас словно якоря. Глубокий снег, насыщенный талой водой, мешает очень сильно. Ноги непрерывно проваливаются до колена, а полозья зарываются настолько, что перед нартами образуется настоящий снежный вал, который мы вынуждены тащить против своего желания. На наше счастье, резкий ветер дует не в лицо, а вспину.
— С таким тормозищем будем пахать целые сутки, — ворчит Михалёв. — Ладно бы имели силу бульдозера!
— Скоро должен начаться спуск, — успокаивает нас Троицкий, уже ходивший по этому маршруту.
Через каждые несколько метров тяжёлого пути слышится зычная корякинская команда: «Раз-два, взяли, ещё взяли! Раз-два, сама пошла!» Правда, нарты от этого сами не идут. Трудно, но небезнадёжно. Новое очередное усилие ледниковых бурлаков — и отвоевывается ещё 20, ещё 50, ещё 100 метров. Частые недолгие остановки-передышки сменяются отчаянной борьбой за эти метры.
— Ничего себе спуск, Леонид Сергеевич! — в шутку замечаю я Троицкому во время краткого отдыха.
Но вскоре действительно начался более крутой спуск, и мы сразу же почувствовали некоторое облегчение.
Прошло совсем немного времени, как стала портиться погода. Резко усилившийся ветер принялся быстро сдирать с поверхности плато тонкую оледенелую корку и выдувать из-под неё недавно выпавший рыхлый снег. К позёмке, шипевшей у самых ног тысячами тончайших белых змеек-струек, прибавилась ещё и низовая метель. Разыгралась, разошлась она в неистовой дикой пляске, словно нарочно задалась целью испугать гляциологов: принялась слепить глаза, валить с ног, сбивать дыхание…
Истоки ледника Норденшельда должны находиться где-то совсем близко. Напрягаем все силы и медленно продвигаемся вперёд. Правее остаётся цепочка невысоких скальных гряд, имеющих вытянутую серповидную форму и поэтому называемых Бумеранг. Прямо перед нами виднеется вершина нунатака Эхо. Где-то здесь группа Троицкого должна разбить свой первый в пути временный лагерь, чтобы отсюда ходить в маршруты.
Наконец подтаскиваем сани к ближнему склону нунатака. Снег начинает заметать наш груз. Ставить здесь в такую погоду походную маленькую палатку неразумно. Поэтому принимаем решение вернуться на станцию и там переждать этот ураган.
Назад идём по еле видимым следам. Порой они исчезают под слоем свеженаметенного снега, а через час теряются вовсе. Хорошо ещё, что не надо тащить многопудовые нарты! Каким-то необъяснимым чутьём Корякину и Михалёву, возглавляющим группу, все же Удаётся обнаружить в этой белой мгле нашу «дорогу жизни». Сейчас она связывает всех с базовым лагерем, а значит, с домашним теплом, жилищем, едой…
Часа через два вдали показалась совсем маленькая чёрная точка, затем другая, третья… Постепенно мы узнаем в них мачты антенн. Станция! Становится очень приятно, настроение у всех улучшается, даже прибавляются силы и непроизвольно ускоряется шаг. Как радостно видеть сейчас наш лагерь с развевающимся на сильном ветру красным вымпелом. Пройдено вроде бы немного — километров пятнадцать, а кажется, что не меньше ста! Теперь первое дело — растопить печку и согреть кофе. Тепло,
