Олег Стрижак. Секреты балтийского подплава
В издательском договоре можно прочесть, что книга эта издается на средства автора. В действительности, автор беден, как и положено русскому поэту.
Деньги на издание книги дали бывшие офицеры-подводники (все — выпускники Высшего военно- морского училища подводного плавания имени Ленинского Комсомола).
Люди скромные, они не пожелали, чтобы их имена были означены на обороте авантитульного или титульного листа книги: 'нам это ни к чему'. Ну, через какое-то время, я думаю, я назову (с благодарностью) их имена.
На мой прямой вопрос, зачем же им нужно, чтобы такая книга появилась, я получил ответ, по- флотски чёткий: 'если прольётся свет на события 55-летней давности, то будет надежда, что свет прольётся и на дела сегодняшнего подводного флота'.
Книжка эта сложилась из двух моих публикаций в газете 'Вечерний Петербург' осенью 95-го и весной 96-го года (в газете они назывались 'Как рассказывал Грищенко' и 'Как рассказывал Грищенко. Послесловие').
Я написал её совершенно неожиданно для себя.
И в мыслях не было, что в мою жизнь вдруг войдет тема, которая более чем на год оторвет меня от моей основной работы.
Всё началось в июльский день, когда я включил телевизор и вдруг услышал, что Петра Грищенко уже нет в живых (как уехал он, лет 15 назад, в Москву, все контакты мои с ним кончились), что лукавая власть обманула его: не дали ему Героя... а ведь только этим, держа его в ожидании Золотой Звезды, заставляли его молчать.
И так мне что-то горько стало, и обидно за Грищенко. За всех нас, за державу... и через несколько дней написались первые строчки:
'Вот уж и Грищенко нет...'
КАК РАССКАЗЫВАЛ ГРИЩЕНКО
Часть первая
Грищенко
Матиясевич
Маринеско
Вот уж и Грищенко нет.
Ушел в тот мир, где все подводники живы и веселы, и где всякая атака заканчивается удачей. Надеюсь, тень его благословит сей мемуар. Некогда я служил в издательстве, готовил к печати рукописи героев войны. Редакторское дело, даже когда его любишь, занятие довольно нудное. И в 'работе с автором', если автор не дурак и не чинуша, лучшим удовольствием было отодвинуть рукопись и попросить: 'А расскажите, как всё это было на самом доле...'
И начинались истории, удивительные, незаписанная летопись войны. Грищенко был рассказчик интересный. Говорил негромко, и всё время будто поглядывал на свой рассказ со стороны, и с иронией. Джентльмен, командир старой формации, он был невозмутим. Единственный раз всполошился, когда я сказал ему, что, судя по указанным в рукописи координатам, его лодка уже неделю идет под лесами Белоруссии. 'Не может быть! Где мои очки! Это машинистка всё перепутала!..' Истинный хохол, он являл в своем характере сочетание воли, хитрости, цепкого ума — и неизъяснимого простодушия. Простодушие не раз заводило его в беду. Не берусь передать манеру речи Грищенко, да и прошло почти двадцать лет. Грищенко говорил по-русски чисто, иногда в его речи вдруг звучали украинские интонации, а порой он и вовсе переходил на 'ридну мову'. Мне казалось, что на украинский язык Грищенко, при внешней невозмутимости и ироничности, переходил, когда внутренне от чего-то защищался.
Эти мои записки я уже носил в одну редакцию. Журналисты там очень независимые. Прежде они подчинялись обкому и сильно брюзжали. Теперь они служат банку и радуются. 'Банкиры — наши благодетели, они нам денежку платят'. Потащили в банкирскую цензуру и мой материал. Дежурный банкир, на беду, оказался советским капитаном первого ранга. Увидев, что есть возможность поруководить литературой, банкир-каперанг очень обрадовался (нормальная реакция партчиновника).
Обрадовавшись, каперанг взял дурно очиненный карандаш и старательно изрисовал рукопись вопросительными знаками величиной со спичечный коробок. Затем принялся писать на полях резолюции: 'Нельзя!', 'Нельзя!', 'Так нельзя!', 'Не надо!' — крупным корявым почерком. Далее цензор-банкир перешел к замечаниям развернутым (и с орфографическими ошибками): 'Аккуратней надо! Дочь Трибуца — профессор Военно-морской академии!' Очень хорошо, думаю я. Но будь она даже передовой дояркой — какое отношение это имеет к рассказам Грищенко?
'О мертвых либо ничего, либо хорошо'. Интересный подход. Тогда давайте Гитлеру хвалы петь.
'Так нельзя! Орёл жив!' Забавно: о мертвых нельзя, о живых нельзя, про кого же можно?
Когда я изучил каперанговскую клинопись, мне сказали, что банкир-каперанг желают со мной поговорить.
'Какую должность он занимает в редакции?' — спросил я.— 'Никакую'.— 'Тогда передайте ему от меня слова Вилли Старка: ты что думаешь, мне кроме тебя язык почесать не с кем?'
Я забрал рукопись.
Больше всего в замечаниях банкира мне понравилось требование: 'Подтверждение?!'
Это старый главлитовский трюк. Каждый факт, представляемый в цензуру, нужно было подтвердить ссылкой на печатный источник, который уже разрешен цензурой. Объясняю специально — для дураков. Я не пишу историческое исследование. Я говорю о том, что лично я слышал от ветеранов Балтики. Если банкиру-каперангу нужно подтверждение рассказам Грищенко, пусть получит его, когда встретится с Грищенко. Только вряд ли встретится. Грищенко, я думаю, в раю для подводников.
А банкир угодит в спецад для коммунистов-буржуев.
Петр Дионисиевич Грищенко, сын черноморского царского матроса, был одним из лучших подводников Второй мировой войны. Если океан счесть раем в рассуждении боевых действий, то Балтика для подводников была адом: тесная, с обилием малых глубин, запертая сетями и чудовищным количеством мин. Они воевали. Топили врага. Гибли. Возвращались с победой. Самым тёмным и путаным делом был счет
