– Эй, Андреа, – сказал он, – ты и впрямь меткий охотник, но тебе должно быть известно: попасть в горного козла куда проще, чем добыть его.
– Уж коли попал, то, верно, и добуду, – ответствовал Андреа.
– Ну, ну, полегче! Всем доводилось попасть в кольцо Барбароссы, а добыть его никому не удалось, – подначивал Руди.
– Что такое кольцо Барбароссы? – полюбопытствовал чужеземец, впервые оказавшийся в Гёшене.
– А вон, – отвечал Руди. – Можешь поглядеть! – Он указал на горный склон, где на крюке висело большое медное кольцо, и продолжал: – Император Фридрих Барбаросса ходил этой дорогой в Италию [1]; шесть раз прошел он здесь и был коронован в Милане и в Риме. Тем самым он стал римско-германским императором и повелел подвесить это кольцо на склоне горы с немецкой стороны в знак того, что он обручает Германию с Италией. Когда же это кольцо, как гласит предание, упадет с крюка, тогда будет расторгнут и брак, который оказался несчастливым.
– Вот я его и расторгну, – промолвил Андреа, – подобно тому как мои деды освободили мою бедную страну Тичино от тиранов из Швица, Ури и Унтервальдена.
– А сам ты не швейцарец, что ли? – гневно спросил амтман.
– Нет, я итальянец из швейцарского клятвенного союза.
После чего он зарядил свое ружье, вогнал в ствол пулю, прицелился и выстрелил.
Кольцо приподнялось и, снятое с крюка, упало вниз, кольцо Гогенштауфенов, кольцо Барбароссы.
– Да здравствует свободная Италия! – вскричал Андреа и подбросил в воздух шляпу.
Никто ему не ответил.
Андреа поднял кольцо, протянул его амтману и сказал:
– Спрячь это кольцо в память обо мне и о том дне, когда вы меня обидели.
Затем он подошел к Гертруд и поцеловал ей руку. Он поднялся на гору, исчез, показался снова, исчез в облаке, но немного спустя показался снова, уже гораздо выше. Вернее, не он, а его гигантская тень на фоне облака; он стоял, воздев кулак, и грозил немецкому поселению.
– Это сам нечистый! – воскликнул староста.
– Нет, это просто итальянец! – возразил почтмейстер.
– Так как час уже поздний, – сказал амтман, – я открою вам государственную тайну, потому что завтра о ней все равно напишут газеты.
– Слушайте, слушайте!
– Телеграф сообщил, что поскольку император Франции захвачен в плен под Седаном, итальянцы изгнали из Рима французские войска, и Виктор-Эммануил [2] уже приближается к своей столице.
– Новость преизрядная! Значит, теперь конец прогулкам немцев в Рим. Верно, Андреа уже прослышал об этом, то-то он так задирался.
– Думаю, он знал больше того.
А еще что? А еще что?
– Поживем – увидим. Поживем – увидим.
И они увидели.
В один прекрасный день они увидели чужих людей, те пришли и зачем-то начали разглядывать гору в бинокли; похоже было, что они смотрят на кольцо Барбароссы, во всяком случае бинокли они направляли именно туда. И еще они глядели на компас, словно без него не могли разобраться, где юг, а где север.
Затем был дан торжественный обед в «Золотом коне», и амтман присутствовал на нем. За десертом шла речь о миллионах и снова о миллионах.
Немного спустя им довелось увидеть, как разрушают «Золотого коня» и как переносят церковь, камень за камнем, чтобы отстроить ее чуть поодаль; они наблюдали, как уничтожают половину населения, как возводят казармы, как речушка меняет течение, как останавливает свой бег мельничное колесо, как закрывают фабрику и распродают скотину.
А потом наехало три тысячи чернявых рабочих, и все они говорили по-итальянски.
Отзвучали прекрасные песни о древней швейцарской земле и чистых радостях весны.
Вместо того день и ночь раздавался неумолчный грохот; там, где раньше висело кольцо Барбароссы, вгрызался в гору неумолимый бур и гремели взрывы: через гору собирались проложить туннель.
Проделать отверстие в скале, оказывается, не составляло большого труда, но тут надлежало пробурить два отверстия, по одному с каждой стороны, да так, чтобы они сошлись внутри горы, как по линеечке, а уж в это никто не верил, потому что расстояние между входными отверстиями составляло полторы мили. Целых полторы мили!
– Подумать только, если они не встретятся, им придется начинать все снова.
Но старший инженер сказал:
– Они встретятся.
Андреа, что с итальянской стороны, верил в главного инженера, он и сам был меткий парень, как нам уже известно. Поэтому он вступил в рабочую бригаду и стал у них вожаком.
Работа была как раз по нему. Пусть он больше не видел солнечного света, зеленых лугов и белоснежных вершин, зато, как ему Думалось, он прокладывает собственную дорогу к Гертруд, дорогу сквозь гору, по
