день, к обеду он не явится к нему с драпой. Торарин сочинил тогда так называемую стефу, вставил в нее прежде сочиненную песню, увеличил эту последнюю несколькими строфами и, таким образом, переделал ее в богатырское стихотворение на образец старины: за это он получил, в награду 50 марок серебра, а стихотворение его назвали
Жители Исландии, в честь которых Эйвинд сочинил сагу, наградили его с королевской щедростью: каждый исландец дал по слитку серебра; это серебро доставили на свинг, где решено было отправить его в кузницу для очищения; потом был сделан из этого серебра нагрудник с застежками, которые употреблялись тогда для поддержки одежды; остаток от этого серебра пошел в уплату за работу. Нагрудник и застежки к нему весили 50 фунтов. Это сделали в подарок Эйвинду.
Звание скальда было так любимо и уважаемо, что на древнем Севере даже некоторые короли принадлежали к числу скальдов. Сохранилось еще несколько песен, сочиненных Харальдом Хардраде, в которых он воспеваетсвои подвиги и презрение, оказанное ему русской девой, «украшенной кольцами».[369] Эти песни называются «Гамманвисы» и, по общему мнению наших современников, имеют высокое поэтическое достоинство. Харальд, сам скальд, был строгим ценителем чужих песен и умел судить о содержании их, что испытали на себе скальды Тьодольв и Арнор Ярласкальд, который сложил две песни: одну в честь самого Харальда, а другую в честь Магнуса Доброго. Харз сказал: «Я вижу разницу между этими песнями: написанная обо мне скоро забудется, а песня о Магнусе остане в людской памяти до тех пор, пока на Севере будут люди».[370]
Не только в языческое время, но и в века христианства и даже позже, блеск и веселье королевских дворов увелчивались от присутствия тех поэтов, которые должны бы,
Много исландских скальдов находилось при дворе Олафа Скетконунга, и одна древняя сага сохранила рассказ о поэтическом состязании, происходившем между двумя из них в присутствии короля. Исландец Гуннлауг, по прозванию Змеиный Язык (так прозванный за остроумие), посетил многих королей и ярлов, получил от них за стихи очень много денег, ценных платьев, оружия и запястьев и явился наконец в Свитьод к Олафу Скетконунгу, в Упсалу, в 1008 году. На вопрос короля: «Кто он?» — Гуннлауг отвечал, что он исландец.
При дворе короля в то время находился славный исландский скальд, Хравн Аунундарсон. Его спросил король о новоприбывшем исландце. Хравн, встав с лавки, которая была ниже королевской, подошел к королю и отвечал: «Государь! Он знатного происхождения и из числа самых храбрых людей». — «Пусть он сядет возле тебя», — сказал король. Гуннлауг просил позволения прочитать стихи, сочиненные им в честь короля. Но Олаф на то не согласился, отзываясь недосугом, потому что в это время был тинг в Упсале.
Однажды, по окончании тинга, когда оба скальда сидели у короля, Гуннлауг повторил свою просьбу; на этот раз и Хравн изъявил желание прочитать свои стихи в честь короля. Король позволил это; у скальдов завязался спор, кому из них читать первому. Они согласились наконец отдать это дело на волю и решение короля. Олаф решил в пользу Гуннлауга Его стихотворением была драпа. Когда он прочитал ее, король спросил, у Хравна мнения о ней. «Она очень хороша, — отвечал скальд, — но стихи тяжелы и неприятны, как и сама наружность Гуннлауга». После того как король выслушал также и стихи Хравна, он обратился к Гуннлаугу с просьбой сказать о них свое мнение. «Они очень хороши, — сказал скальд, — красивы и гладки, как и наружность самого Хравна. Но для чего, — продолжал он, обратясь к Хравну, — сочинил ты флокр для короля? Разве не считаешь его достойным драпы?» Хравн напомнил ему, что продолжать подобный спор в присутствии короля неприлично. Оба они, щедро одаренные Олафом, из Упсалы: Хравн отправился в Исландию, а Гуннлауг в Англию, но вскоре погибли на поединке за одну исландскую девушку, красивую Хельгу. Анунд Яков, многие позднейшие короли и даже ярлы имели при себе исландцев-скальдов. Этот обычай и это сочувствие к изящному глубоко укоренились со времен древности, так что норвежские короли, Олаф Трюггвасон и Олаф Дигре (Толстый, или Святой), несмотря на свое христианское отвращение к древнему поэтическому языку и его мифологическими выражениями, однако ж были благосклонны к скальдам и принимали их при своих дворах. Скальды, даже по принятии христианства, все еще сохраняли древний мифический язык и не хотели покидать прежних богов, этих отцов своей поэзии, раздававших поэтическое вдохновение скальдов.
Так грустно пел скальд Халльфред Вандрадаскальд при дворе короля Олафа Трюггвасона, сделавшись против воли христианином. Потом явился он к Олафу и просил позволения прочитать стихи в честь его. Олаф сначала не хотел их слушать, наконец согласился и, выслушав, сказал скальду: «Стихи прекрасны, хочешь ли быть моим слугой и остаться у меня?»[371]
Поэтический дар и произношение[372] не были, однако хотя единственные условия хороших скальдов: они должны были хранить в памяти песни старинных скальдов и частым употражнением до того изострили свою память, что скальд Стенер прочитал однажды 60 флокр королю Харальду Хардраде, и когда король дослушал их поздней ночью, то спросил, знает ли он еще что- нибудь. Скальд отвечал, что у него есть наполовину столько же драп. Несмотря на различную величину песен, можно принять за среднее число для них 20 или 40 строф; некоторые состояли из 50 или 60, и только очень немногие, дошедшие до нас, древние стихотворения заключали в себе до сотни строф. Замечательно, что одно из них, до 800 стихов, равняется самой длинной из рапсодий Гомера: это число стихов, кажется, составляло естественный предел, которого не преступало ни одно стихотворение, не утомляя поэта и слушателей.
Странствуя из страны в страну, скальды были самыми сведущими людьми своего времени: многое видевшие и испытавшие в жизни и равно хорошо знакомые с настоящим, как и со стариною, они пользовались великим уважением везде, куда ни приходили. При дворе Харальда Харфагрa и Олафа Скетконунга они занимали всегда место напротив королевского престола.
Притом, сообразно с требованиями века, они были храбрыыми воинами, очень опытными во всех воинских упряженеиях; они никогда не чуждались опасностей войны: столько же известий сохранилось об их храбрых подвигах, как и об их поэзии. Скальды выходили на войну вместе с королем, воодушевляли воинов военной песней и сами сражались мужественно возле короля. Если сражение имело счастливую развязку, они возвращались с королем и за пенистым кубком славили богатырский подвиг, победу и славную смерть.
Скальдов употребляли и по другим важным делам: в числе древних скальдов не один Тьодольв Мудрый из Хвинира был искренним другом и советником своего короля. Сага о Магнусе Добром представляет одну черту мудрости скальдов, умевших в поэтическом складе высказывать неприятные истины. Магнус Добрый, будучи еще очень молод в начале своего царствования, по внушению дурных советников, поступал очень жестоко с теми, которые подняли оружие против его отца: одних он изгонял из страны, других подвергал жестоким наказаниям или тяжелой денежной пене, владения наказанных отбирал себе. Все эти поступки были причиной всеобщего неудовольствия, однако ж никто не отваживался сделать представление королю. Сигват-скальд сочинил стихи под названием
