одновременно — символ первоначального образа создателя. Подобно этому богу, сын Хатхор является в лотосе и сливается с солнечным младенцем.{1017} В качестве царского наследника, в котором обретают свое воплощение как умерший царь, так и царь, олицетворяемый солнечным диском, будь то в образе Хора или Ра, этот бог, наряду с Хатхор, является идеальным вершителем обрядов для богов-предков соседнего некрополя. Как и в Эдфу, его ритуальная деятельность осуществляется во время праздников луны, в рамках аграрных обрядов, связанных с плодородием. «Я собираю для тебя жатву, которую я кладу на твой путь во время праздника новолуния месяца пахонса. Ты попираешь землю, ты топчешь врагов (и) ты достигаешь тайного и сокрытого Дуата. Ты возлагаешь свои приношения великим богам вечно, вековечно».{1018} Здесь мы находим те же компоненты, связанные с культом умерших богов, что и в празднике священного брака в Эдфу.{1019} Преемственность царской власти проявляется в культе предков и выражается в обрядах плодородия, некоторые аспекты которых ассоциируются с борьбой против космических врагов.
Триада «отец — мать — сын» все более превращается в идеальный образ семьи богов и с определенного периода становится практически обязательным детерминирующим компонентом пантеона каждого египетского храма. Триада Осириса, включающая помимо него Исиду и Хора, — лишь наиболее известный пример. Храмы рождения становятся необходимым дополнением главного храма каждого культового центра. Время их появления в качестве отдельных храмовых сооружений показывает, что это позднее явление, связанное с последними веками независимого Египта. В оформлении этих храмов происходит адаптация сюжета о рождении бога в том виде, в котором он уже существовал в эпоху Нового царства в сценах чудесного зачатия земного фараона, о которых у нас уже шла речь.{1020} Небольшое сильно разрушенное святилище, построенное в эпоху Нового царства в ограде храма Мут в Карнаке, видимо, свидетельствует об этом переходе от сюжета царской идеологии к мифологическому сюжету. Наиболее древние его сцены касаются рождения царя. В более позднее время к ним были добавлены объяснительные тексты, которые поддаются интерпретации как описание рождения Хонсу, сына Мут и Амона.{1021} Таким образом, в маммизи осуществляется синтез между земной идеологией царской власти и идеологией божественной, связанной с Хором, сыном Исиды, как моделью живого фараона, и в ходе этого синтеза земная идеология получает универсальное звучание, хорошо продемонстрированное ритуалами младенца Харсомтуса. Благодаря таким храмам рождения каждый бог-сын египетского пантеона мог быть интегрирован в эту схему, позволяя фараону, даже если он по происхождению не был египтянином, утвердить свое божественное происхождение в теологическом смысле.
В маммизи на острове Филэ сцены зачатия бога-ребенка в том, что касается текста и иконографии, изображаются весьма сдержанно. Кажется, что они просто воспроизводят образцы эпохи Нового царства{1022} с той лишь разницей, что, в то время как богом-отцом остается Амон-Pa, царицу заменяет Исида. Их называют, соответственно, «матерью богов» и «царем богов». В египетской религии Исида никогда не считается супругой Амона. Таким образом, речь идет о переносе сюжета царского священного брака в том виде, в котором он изображался на стенах храмов Нового царства, где Амон-Pa являлся царице. В сюжете рождения Хора, сына Исиды, обнаруживается, как мы могли видеть, совершенно другая традиция: поэтому, судя по религиозным текстам, перенос сюжета царского священного брака в храм Исиды в Филэ и вызывал некоторые трудности. Вполне очевидно, что жрецы осознавали неадекватность некоторых храмовых сцен, связанных с этим сюжетом, — вплоть до того, что пояснительные тексты к ним в ряде случаев становятся малопонятными.
Но вернемся к сцене зачатия. Два божества восседают на ложе, украшенном по углам головами львов. Амон-Pa протягивает Исиде знак жизни. Сцена сама по себе не слишком откровенна. Более того, поскольку ритуал касается уже не египетского царя, а его божественного прототипа, сопровождающий его текст лишен каких-либо прямых указаний на соединение бога и царицы. Речь идет о событии, осмысливаемом в рамках теологии и описываемом в ее условных терминах. Лишь приказание создать юного Харпократа, которое Амон-Pa дает Хнуму, по-настоящему открывает смысл совершившегося акта. Ответ бога-горшечника подчеркивает чисто мифологический характер сцены: «Я поступаю по твоему приказу, ибо ты — повелитель богов. Я изготовляю его (твоего сына) похожим на твою особу. Так же, как имя твое совершенно, как имя бога, так и твоя мысль действенна и все, что ты говоришь, начинает существовать тотчас».{1023} Зачатие происходит в чисто мистическом плане, и для него достаточно слова Амона. Следующая сцена показывает, как Хнум изготовляет божественное дитя на своем гончарном круге. Хекет, богиня-лягушка, протягивает к его лицу знак жизни. Теперь дитя ожило, но нужно еще передать ему божественную природу и зафиксировать срок его жизни. Это опять-таки обязанность Хнума: «Сделав тебя своими собственными руками, я делаю твое тело телом бога, я добавляю тебе совершенства. Я сделаю так, что твой срок будет дольше срока вышнего неба. Пока существует небо, ты — царь».{1024}
Беременность, описанная в предыдущих эпизодах, наконец разрешилась. Теперь Тот может объявить Исиде, что она готова стать матерью царя. Богиню, стоящую между Хнумом и Хекет, которые поддерживают ее за руку, ведут к родильному ложу. Вся большая семья гелиопольских богов и другие боги приходят на помощь будущей матери и ее ребенку, чтобы обеспечить им все блага вселенной. Снова появляется Амон и приносит свои собственные дары: «Я даю тебе всякие жизнь и постоянство, всякое здоровье, всякую радость, всякие приношения, всякую пищу ради досточтимой Исиды, божественной матери Хора, сына моего, произошедшего от моей особы».{1025} Сцена рождения также показана лишь намеками. Изображен лишь тот момент, который непосредственно следует за рождением. В этой сцене объединены почти все участники ритуала. Здесь еще чувствуется прямое влияние царского священного брака. Исида восседает на троне, поставленном на парадное ложе родильницы. Однако Амона здесь заменяет царь (несомненно, Птолемей III), который принимает божественное дитя из рук богини. За богиней-матерью можно видеть другую Исиду, стоящую на коленях.{1026} Речь идет об удвоении, вызванном царским происхождением ритуала, где Исида, стоявшая за царицей, играла роль кормилицы. Месхенет, покровительница родов, руководит всей сценой: «Я пришла, я принесла тебе всю жизнь и все постоянство, всю красоту, всякую радость, всякое приношение. Я омоложу юношу, который вышел из ее тела». {1027} Потом, в соответствии со всеми другими известными нам сценами священного брака, Хатхор представляет новорожденного его отцу: это снова Амон-Pa. Теперь мы присутствуем при кормлении ребенка божественными кормилицами — богинями-коровами Хесат и Сехат-Хор.{1028} Божественное собрание храма уже давно знало о намерении бога даровать стране наследника. Узнав эту новость, боги удалились в ожидании интронизации божественного ребенка. Теперь они возвращаются. Двое богов с бритыми головами подходят к пятнадцати божествам-участникам собрания. Первый из этих персонажей держит ребенка на вытянутых руках: это бог Хека, который объявляет: «Возведем на трон присутствующего юношу в присутствии великой Эннеады, чтобы он стал царем Египта».{1029} В Дендере более полная формула напоминает о цели этого ритуала: «Я поднимаю твое совершенство к Эннеаде, это семя высочайшего бога, который будет царем: он будет править обеими землями». {1030}
В личностях отца и ребенка присутствует тонкое рассчитанное смешение двух образов: они оба — одновременно и цари богов и цари земные. Именно царствующий монарх принимает дитя, которое одновременно является наследником божества и его собственным земным наследником. Этот мифологический младенец, который является обобщением всех детей божественных пар, гарантирует царствующему фараону, как своим культом, так и своим отождествлением с фараоном, надлежащее функционирование царской идеологии.
Глава пятая
Механизм мироздания в периоды опасности
