Бертрам бросил взгляд на Едрека Ивионгена, как бы спрашивая его, почему они должны терпеть ложь этого беспокойного намана. Старейшины по всему залу гудели, как пчелы, напавшие на новый источник меда.
– Кто знает, что возможно, а что нет? – тихо, почти про себя, произнес Данло. Недоверие Бертрама и раздражало, и забавляло его.
– Чему ты улыбаешься, пилот?
– Так, вспомнил кое-что.
– Что именно?
– Вопрос, который я однажды задал фраваши, своему учителю.
– Не угодно ли тебе повторить этот вопрос перед Койвунеймином?
– Как пожелаете, старейшина Бертрам.
– Итак?
– Я спросил его, как это возможно… что невозможное не только возможно, но и неизбежно.
– Что? Но ведь это абсурд!
Бертрам впился в Данло взглядом, и его тускло-серые глазки напоминали по цвету старый морской лед.
– Да, это парадокс, – признал Данло. – Прошу прощения.
– Мне кажется, ты, любишь изъясняться парадоксами, пилот.
– Да, время от времени.
– Тогда ты должен понять, что единственный путь к спасению вселенной лежит через ее уничтожение.
– И вы правда верите, что вселенную можно уничтожить?
Бертрам, махнув рукой, отмел этот вопрос, повернулся лицом к Койвунеймину и сказал:
– Что касается людей, погибших при взрывах звезд, нам не следует забывать, что это были всего лишь наманы, которые рано или поздно все равно умерли бы реальной смертью. Нужно ли скорбеть о людях, которые пренебрегали возможностью быть преображенными в Эде? Мы должны помнить о миссионерах, посланных нами на Эзно и Масалину: их отвергли, не позволив даже рассказать о преображении Эде и Алгоритме, который Он нам даровал. А что сталось с отважными ивиомилами, посланными на Матопек? Либо они пропали в мультиплексе, либо убиты наманами. Миссионеров и прежде убивали. Сколько ивиомилов отдали свою первую жизнь за то, чтобы принести истину кровожадным наманам? И если наман отвергает истину, следует ли нам скорбеть из-за его неизбежной смерти? Разве не сказано, что тот, кто отворачивается от Эде, подобен цветку, который прячется от солнца? Стоит ли удивляться, когда такие цветы чахнут и умирают?
Он неверно употребляет метафоры, подумал Данло. Все эти люди, взрослые и дети, – прекрасные цветы, которые следовали собственной истине и умерли от света собственных взорванных солнц.
– Бывало, что и другие отворачивались от Эде, – продолжал свою речь Бертрам. – Даже Достойные Архитекторы, бывшие некогда такими же, как мы. Нас крайне тревожит то, что этот Данло ви Соли Рингесс выступает от имени нараинских еретиков. Он говорит, что молится о мире, но действительно ли его цель – это мир?
Старый брыластый ивиомил Демоти Ивиаслин, сидящий позади Бертрама, поднялся на ноги, будто по сигналу, и одышливо произнес:
– Давайте спросим этого пилота, входил ли он в те запретные кибернетические пространства, с которыми, как известно, контактируют нараины вопреки правилам воспроизведения, изложенным в “Схемах”?
Данло тогда рассказал Койвунеймину почти обо всем, что произошло с ним на Новом Алюмите. Он воздержался от описания своего экстатического слияния с высшим существом по имени Шахар, однако признался, что входил в кибернетическое Поле и общался с Трансцендентальными Единствами.
– Поистине они сияют, как звезды, – сказал он, – но я старался не отворачиваться от них.
– Кощунство! – завопил внезапно Бертрам. – Пилот кощунствует, и нам, видимо, следует простить его, ибо он всего лишь наман. Но еретикам нет прощения. Они покинули лоно Церкви и потому являются не только еретиками, но и отступниками. Мы должны решить, как поступить с ними. Мы должны найти решение нараинской проблемы, пока еще не поздно.
Еще один ивиомил позади Бертрама выкрикнул: – Что делать с нараинами?
– Что делать с Новым Алюмитом? – подхватили сторонники Бертрама по всему залу.
– Объявим фацифах! – вскричал краснолицый старейшина.
– Объявим священную войну! – поддержали сразу несколько голосов. – Смерть еретикам!
В зале поднялся шум: одни призывали к войне, другие, наподобие Лео Толова и Варезы ли Шен, урезонивали их. Наконец Харра Иви эн ли Эде потребовала тишины и напомнила старейшинам:
– Теперь не время обсуждать объявление фацифаха. Мы собрались сегодня для разговора с Данло ви Соли Рингессом.
– Тогда я должен задать пилоту еще один вопрос. – Лицо Бертрама в ярком свете зала напоминало старый темный череп. – Не называют ли нараины себя богами? Не объявляет ли кто-нибудь из них себя Богом, в насмешку над всем, что свято?
Остроконечная голова Бертрама напоминала Данло гору Уркель, которая высится над Невернесом. Данло вспомнился один нараинский безумец, Тадео Ахараньи, – он действительно объявил себя Богом Эде. Не желая говорить неправду и подозревая при этом, что Бертран уже знает ответ на свой вопрос, Данло рассказал старейшинам об этом человеке.
– Тадео Ахараньи действительно называет себя Богом Эде, но подразумевает под этим только то, что он и Бог Эде сотворены из той же субстанции. И что дух в них один. Этот дух разделяют все, и нараины, и Архитекторы Церкви, ведь правда? Я думаю, что нараины с Нового Алюмита остались верны духу эдеизма.
– Ты так думаешь? – в бешенстве вскричал Бертрам. – Наман хочет поведать нам нечто о духе Эде?
– Дух – всегда дух, разве нет?
– Но еретики насмехаются над Эде! Их попытка создать новую религию есть насмешка над Священным Алгоритмом!
– Но разве ваша Церковь не учит, что…
– Что может наман знать о нашей Святой Церкви?
Данло помолчал, прижимая кулак ко лбу, и спросил: – А вы что знаете о вашей Церкви?
– Что-о? Что ты сказал?
– Если вы не признаете святости чужой религии, то и святость своей вам тоже недоступна.
– Я вижу перед собой еретика! – вскричал Бертрам. – Он сидит в нашей священной Палате и изрыгает ложь! Вернее сказать, он был бы еретиком, если хоть когда-нибудь принадлежал бы к истинной религии.
– А всех еретиков следует убивать – так по-вашему?
– Их следует спасти от них же самих! Мы очистим их от негативных программ – так выжигают грибок с пораженного болезнью лица. – Для этого используется огонь, идущий от убитых звезд?
– Не следует, думаю, удивляться тому, – произнес после паузы Бертрам, – что одного намана беспокоит судьба других, обреченных на гибель.
– Это были люди! – Данло редко испытывал против когото,гнев, но сейчас в нем вскипала черная ярость – он чувствовал это по учащенному сердцебиению и страшному жару, разлившемуся по телу. – Матери и отцы… и дети, игравшие с цветами на солнце.
– Наманы, всего лишь наманы.
– Но люди с Нового Алюмита – не наманы! Они ваши родичи! У вас одни предки!
– Они еретики и отступники.
Данло посмотрел на Бертрама долгим взглядом.
– Как вы можете питать такую глубокую ненависть… к людям, которые ищут только любви?
– Боюсь, что ты никогда не поймешь чувства, которые мы, ивиомилы, испытываем к еретикам, предавшим нас.
