Жужжали, клацали и гудели мириады мельчайших колесиков на фоне серого шума под рабочей станцией. Лучи оптических преобразователей танцевали на противоположной стене цветами волшебного фонаря. Оператор с расстегнутым воротничком с вышитыми золотыми листьями откинулся в кресле и выпустил струйку дыма из ноздрей: трубка была свободно зажата у него между пальцами, а он уставился на экран.
В дверь постучали.
– Войдите! – крикнул он.
Дверь открылась. Он моргнул, встал на ноги.
– А, прокуратор! Чем могу служить?
– М-можно минутку вашего времени, господин лейтенант?
– Ради бога. Всегда рад быть полезным Василиску. Присядете?
Василий уселся за стол, явно чувствуя себя неуютно. На стене играли свет и тени, тонкий синий дымок лениво сворачивался кольцами в красно-желтой подсветке.
– Это, гм, наш вектор состояния?
На миг лейтенант Зауэр подумал, не навешать ли мальчишке лапши на уши, но неохотно отказался от этой идеи.
– Да. Он вам мало чего скажет, если вы не интересуетесь топологией пятимерных многообразий. И это значение останется теоретическим, пока мы не прилетим и релятивисты не дадут карту пульсара, его подтверждающую. Я стараюсь в этом разобраться – когда это дело кончится, может, мне повышение выйдет.
– Ага, – кивнул Василий. Не только Зауэр ожидал повышения после этой кампании. – Мы уже почти весь путь проделали, теперь недолго.
Зауэр поджал губы, поднес трубку ко рту и затянулся.
– Не говори гоп, малыш. Не хвались, пока твой враг не будет убит и закопан на перекрестке трех дорог, с пастью, набитой чесноком.
– Ну понятно. Но это ваши парни сделают, я уверен. А наши потом должны будут прийти и все подчистить, чтобы никогда такого снова не случилось.
Зауэр посмотрел на молодого полицейского, сохраняя вежливое лицо вопреки легкому раздражению.
– И я чем-нибудь могу помочь?
– Ну, в общем, да. – Гость откинулся в кресле, полез в карман кителя и достал портсигар. – Не возражаете, если я закурю?
Зауэр пожал плечами.
– Курите.
– Спасибо!
Минуту они оба молчали: вспыхнули зажигалки, серовато-синие клубы дыма поплыли к отдушине вентиляции. Василий, еще не привычный к этому занятию взрослых, попытался сдержать кашель.
– Я насчет инженера на губе.
– Ну понятно.
– Ага…– Пуф-ф. – Меня почему-то интересует, что с ним будет. Я, гм, так понимаю, что последние корабли снабжения сбросят груз и домой пойдут через пару дней, и вот я думаю: что, если?..
Зауэр сел прямо. Трубку он отложил. Она погасла, и хотя до чашечки было трудно дотронуться, в ней ничего не было, кроме подернутых пеплом черных остатков.
– Вы хотите знать, могу ли я его передать вам и посадить вас обоих на галошу, идущую домой.
Василий полуулыбнулся, несколько смущенный.
– Совершенно точно. Этот тип кругом виноват, сразу видно, и его надо отправить домой, чтобы судить и расстрелять. Как по-вашему?
Зауэр снова откинулся на спинку кресла, разглядывая аналитическую машину.
– Смысл есть, – признал он. – Но с моей колокольни все это не так просто выглядит.
Он зажег трубку.
– Отличный табак, господин лейтенант, – заметил Василий. – Немножко вкус странноватый только. Зато очень расслабляет.
– Это опиум, – пояснил Зауэр. – Отличное зелье, если не перебарщивать. – Минуту он сосредоточенно раскуривал трубку. – Во-первых, с чего вы решили, что Спрингфилд на губе?
Василий сделал недоуменное лицо.
– Но это же очевидно? Он нарушил законы Империи. Честно говоря, я это и расследовал.
– Его казнь не упростит Адмиралтейству привлечение к нам иностранных инженеров; или вы другого мнения? – Зауэр затянулся. – Будь он космонавтом, молодой человек, мы бы его уже выкинули из шлюза. Я вам вот что скажу, по дружбе: если вы потребуете, чтобы вам его передали на основании того, что у вас на него есть, добьетесь только одного: Адмиралтейство задержит дело на несколько месяцев, назначит свое расследование, заключит, что реального ущерба не было, отдаст его под военно-полевой суд за какую- нибудь ерунду и приговорит к сроку, который он уже к тому времени отсидит – такой принцип, чтобы никто
