двенадцатилетняя девчонка? Конопатое хихикающее существо, бантики, чулки, картинки с зайчиками и Белоснежками, всегда парочками – троечками, шу-шу-шу, кульки с ирисками, испорченные зубы. Чистюли, ябеды, а самые лучшие из них-точно такие же, как мы: коленки в ссадинах, дикие рысьи глаза и пристрастие к подножкам. Времена новые, наконец, что-ли наступили? Нет, подумал он. Это не времена. То есть и времена, конечно, тоже… А может быть она у меня вундеркинд? Случаются же вундеркинды. Я – отец вундеркинда. Почетно, но хлопотно, и не столько почетно, сколько хлопотно, да в конце концов и не почетно вовсе, а так… А вот эту улочку я всегда любил, потому что она самая узкая. Так, а вот и драка. Правильно, у нас без этого нельзя, мы без этого никак не можем. Это у нас здесь испокон веков. И двое на одного…
На углу стоял фонарь. У границы освещенного пространства мокнул автомобиль с брезентовым верхом, а рядом с автомобилем двое в блестящих плащах пригибали к мостовой третьего – в черном и мокром. Все трое с натугой и неуклюже топтались по булыжнику. Виктор остановился, потом подошел поближе. Непонятно было, что тут, собственно, происходит. На драку не похоже: никто никого не бьет. На возню от избытка молодых сил не похоже тем более – не слышно азартного гиканья и жеребячьего ржания… Третий в черном вдруг вырвался, упал на спину, и двое в плащах сейчас же повалились на него. Тут Виктор заметил, что дверцы машины распахнуты, и подумал, что этого черного либо недавно вытащили, либо пытаются туда запихнуть. Он подошел вплотную и рявкнул: «Отставить!»
Двое в плащах разом обернулись и несколько мгновений смотрели на Виктора из под надвинутых капюшонов. Виктор заметил только, что они молодые и что рты у них разинуты от напряжения, а затем они с невероятной быстротой нырнули в автомобиль, стукнули дверцы, машина взревела и умчалась в темноту. Человек в черном медленно поднялся, и, разглядев его, Виктор отступил на шаг. Это был больной из лепрозория – «мокрец», или «очкарик», как их здесь называли за желтые круги вокруг глаз, – в плотной черной повязке, скрывающей нижнюю половину лица. Он мучительно тяжело дышал, страдальчески задрав остатки бровей. По лысой голове стекала вода.
– Что случилось? – спросил Виктор.
Очкарик смотрел не на него, а мимо, глаза его выкатились. Виктор хотел обернуться, но тут его с хрустом ударило в затылок, и когда он очнулся, то обнаружил, что лежит лицом вверх под водосточной трубой. Вода хлестала ему в рот, она была желтоватая и ржавая на вкус. Отплевываясь и кашляя, он отодвинулся и сел, прислонившись спиной к кирпичной стене. Вода, набравшаяся в воротник, поползла по телу. В голове гудели и звенели колокола, трубили трубы и били барабаны. Сквозь этот шум Виктор разглядел перед собой худое темное лицо. Мальчишечье лицо. Знакомое. Где-то я его видел. Еще до того, как у меня лязгнули челюсти… Он подвигал языком, пошевелил челюстью. Зубы были в порядке. Мальчик набрал под трубой пригоршню воды и плеснул ему в глаза.
– Милый, – сказал Виктор. – Хватит.
– Мне показалось, – сказал мальчик серьезно, – что вы еще не очнулись.
Виктор осторожно засунул руку под капюшон и ощупал затылок. Там была шишка – никаких раздробленных костей, даже крови не было.
– Кто же это меня? – задумчиво спросил он. – Надеюсь, не ты?
– Вы сможете идти, господин Банев? – сказал мальчик. – Или позвать кого-нибудь? Видите ли, для меня вы слишком тяжелый.
Виктор вспомнил, кто это.
– Я тебя знаю, – сказал он. – Ты – Бол-Кунац, приятель моей дочери.
– Да, – сказал мальчик.
– Вот и хорошо. Не надо никого звать и не надо никому говорить а давай-ка немножко посидим и опомнимся.
Теперь он разглядел, что с Бол-Кунацем тоже не все в порядке, на щеке у него темнела свежая царапина, а верхняя губа припухла и кровоточила
– Я все-таки позову кого-нибудь, – сказал Бол-Кунац.
– Стоит ли?
– Видите ли, господин Банев, мне не нравится, как у вас дергается лицо.
– В самом деле? – Виктор ощупал лицо. Лицо не дергалось… – Это тебе только кажется… А теперь мы встанем. Что для этого необходимо? Для этого необходимо подтянуть под себя ноги… – Он подтянул под себя ноги, а ноги показались ему не своими. – Затем, слегка оттолкнувшись от стены, перенести центр тяжести таким образом… – Ему никак не удавалось перенести центр тяжести, что-то мешало. «Чем же это меня? – подумал он. – Да ведь как ловко..»
– Вы наступили себе на плащ, – сообщил мальчик, но Виктор уже сам разобрался со своими руками и ногами, со своим плащом и оркестром под черепом. Он встал. Сначала пришлось придерживаться за стенку, но потом дело пошло лучше.
– Ага, – сказал он. – Значит, ты меня оттащил до этой трубы. Спасибо.
Фонарь стоял на месте, но не было ни машины, ни очкарика. Ничего не было. Только Бол-Кунац осторожно гладил свою ссадину мокрой ладонью.
– Куда же они все делись? – спросил Виктор.
Мальчик не ответил.
– Я тут один лежал? – спросил Виктор. – Вокруг никого больше не было?
– Давайте я вас провожу, – сказал Бол-Кунац. – Куда вам лучше идти? Домой?
– Погоди, – сказал Виктор. – Ты видел, как они хотели схватить очкарика?
– Я видел, как вас ударили, – сказал Бол-Кунац.
– Кто?
– Я не разглядел. Он стоял спиной.
– А ты где был?
– Видите ли, я лежал здесь за углом…
– Ничего не понимаю, – сказал Виктор. – Или у меня с головой что-то… Почему, собственно, ты лежал за углом? Ты там живешь?
– Видите ли, я лежал, потому что меня ударили еще раньше. Не тот, который вас ударил, а другой.
– Очкарик?
Они медленно шли, стараясь держаться мостовой, чтобы на них не лило с крыш.
– Н-нет, – ответил Бол-Кунац, подумав. – По-моему, они все были без очков.
– О, господи, – сказал Виктор. Он полез рукой под капюшон и потрогал шишку. – Я говорю о прокаженном, их называют очкариками. Ну, знаешь, из лепрозория? Мокрецы…
– Не знаю, по-моему они все были вполне здоровы, – сдержанно произнес Бол-Кунац.
– Ну-ну! – сказал Виктор. Он ощутил некоторое беспокойство и даже остановился. – Ты что же, хочешь меня уверить, что там не было прокаженного? С черной повязкой, весь в черном…
– Это никакой не прокаженный! – с неожиданной запальчивостью сказал Бол-Кунац. – Он поздоровее вас…
Впервые в этом мальчике обнаружилось что-то мальчишечье и сразу исчезло.
– Я не совсем понимаю, куда мы идем, – помолчав, сказал он прежним серьезным до бесстрастия тоном. – Сначала мне показалось, что вы направляетесь домой, но теперь я вижу, что мы идем в противоположную сторону.
Виктор все еще стоял, глядя на него сверху вниз. Два сапога – пара, подумал он. Все просчитал, проанализировал и деловито решил не сообщать результата. Так он мне и не расскажет, что здесь было. А может быть уголовники? Новые знаете ли, времена… Чепуха, знаю я нынешних уголовников…
– Все правильно, – сказал он и двинулся дальше. – Мы идем в гостиницу, я там живу.
Мальчик, прямой, строгий и мокрый шагал рядом. Преодолев некоторую нерешительность, Виктор положил руку ему на плечо. Ничего особенного не произошло – мальчик стерпел. Впрочем, он, вероятно, решил, что его плечо понадобилось в утилитарных целях, как подпорка для травмированного.
– Должен тебе сказать, – самым доверительным тоном сообщил Виктор, – что у вас с Ирмой очень странная манера разговаривать. Мы в детстве говорили не так.
– Правда? – вежливо сказал Бол-Кунац. – И как же вы говорили?
– Ну, например, этот твой вопрос у нас бы звучал так: Чиво?
Бол-Кунац пожал плечами.
