Сейчас нам Нужно нечто аналогичное тому, что в свое время сделали Маркс, Ленин и Сталин вместе. Ирония истории состоит в том, что сейчас такое можно сделать только тайно. Интеллектуальные функции исторического гения теперь могут выполнить только тайный агент вроде тебя и средний чиновник Органов вроде меня. Зато через много лет…
Через много лет, думал я, в качестве гения такого рода будет признан тот, кто в подходящий момент выскажет хотя бы сотую долю того, что может высказать сегодня настоящий гений. К тому же для нас проблемы выбора пути тоже уже нет: мы обречены на то, что происходит независимо и порою помимо нашей воли. И гений тут нужен лишь на то, чтобы удовлетворить свое праздное любопытство. Я его удовлетворил вполне. Мне все ясно, причем на много веков вперед. Наконец, гений в наше время есть объединение многих посредственностей, выполняющих примитивные функции. Нынешние компьютеры — вот материализация гения нашей эпохи. А продуктами гения, как всегда, пользуются дегенераты и проходимцы. Ученики здешних школ не знают даже таблицу умножения, но все умеют обращаться с компьютерами, которые чуть побольше спичечной коробки. Советские руководители с трудом читают по складам чужие тексты и не способны даже обучиться владеть школьными компьютерами. А решают они эпохальные проблемы.
Сооружение
Есть лишь одно светлое пятно на мрачном горизонте моей жизни (я начинаю красиво выражаться, это симптоматично!) — это мое Сооружение. Оно особенно красиво рано утром, когда восходит солнце. Оно становится таким сияюще-радостным, что хочется плакать от восторга. Это, конечно, будет Храм новой, чистой Религии. В нем будет обитать молодой и ликующий Бог.
Надежды
Утром позвонила Дама. «В руководстве «Центра», — сказала она торжественно (в ее голосе мне послышалось «в партийном бюро»), — есть намерение привлечь вас. Пока, конечно, без оплаты. На общественных началах, так сказать (она в этом месте подхихикнула по-московски). Прочитать вводный курс лекций по социологии сотрудникам «Центра». Кроме того, мы готовим сборник статей. Не могли бы вы дать в него статью? Гонорар мы пока не платим».
Истратив последние гроши на письменные принадлежности, я засел за статью. Работал с увлечением — изголодался по работе. На другой день статья была готова.
Статья
Чтобы понять реально существующее коммунистическое общество (а именно таким является оно в Советском Союзе), надо быть изощренным диалектиком. Но диалектический способ мышления либо начисто забыт, либо в окарикатуренном виде служит предметом насмешек для всякого рода образованных бездарностей и снобов, либо в оглупленном и опошленном виде вошел как часть в государственную идеологию. Пренебрежение к диалектическому методу мышления — таково первое серьезное препятствие на пути к познанию реального коммунизма. Сейчас огромное количество людей думает, говорит и пишет о советском (и вообще коммунистическом или социалистическом) обществе. Но все они погружены в болото житейских страстей, тщеславия и корысти. Одни защищают это общество ценой потери истины, другие критикуют его той же ценой. Одни смотрят на него глазами пострадавшего, другие — глазами выгадавших. Одни хотят показать себя умниками и благородными за счет подходящей темы, другие хотят урвать кусок благ за счет указания на язвы этого общества, третьи предлагают программы преобразований и выдают желаемое за возможное и действительное. Никто не хочет взглянуть на это общество просто с точки зрения интеллектуального любопытства, не отдавая предпочтения никакой априорной доктрине, не становясь на позиции никакой (пусть «прогрессивной») социальной категории людей, не выдвигая никаких программ избавления людей от зол этого общества и построения некоего «подлинного социализма (коммунизма) с человеческим лицом». Эта неспособность к некоему незаинтересованному интеллектуальному любопытству есть второе серьезное препятствие на пути к пониманию реального коммунизма.
В этой короткой статье я и попытаюсь изложить взгляд на реальное коммунистическое общество диалектически мыслящего человека, для которого это общество не есть ни благо и ни зло, который не хочет предписывать ему, каким оно должно быть согласно его политической демагогии или мании величия, который принимает его как объективно существующий факт, достойный, по крайней мере, праздного интеллектуального внимания.
Последствия
Статья произвела переполох в «Центре». Профессор заявил, что это провокация КГБ. Дама сказала, что не ожидала от меня такой подлости. Статья была обречена. Но чтобы придать видимость демократичности «Центру», ее дали на отзыв Энтузиасту.
Энтузиаст заявился ко мне важный, без обычного хихиканья, с видом вершителя судеб. Сказал, что ему дали посмотреть мою статейку и высказать свое мнение. Он категорически не согласен с моей концепцией. Й если я радикально не переработаю статью, он вынужден будет ее отклонить. Я спросил его, как же быть со свободой мнений? Как он собирается строить правильный социализм со всеми гражданскими свободами, в том числе — со свободой слова, если сам проявляет такую нетерпимость в отношении чужого мнения, находясь к тому же в обществе со всеми этими гражданскими свободами? «Мы, — сказал он (обратите внимание: уже «мы»), — не мешаем вам печатать ваше мнение в любом другом месте. И репрессировать вас не будем, как в Советском Союзе. Но наш (уже «наш!») журнал (уже «журнал»!) имеет свое политическое лицо (уже имеет, хотя еще не вышел!). Мы не можем…»
Свобода слова
Я перевел статью на немецкий и послал в журнал, известный своей «объективностью». Через две недели получил отрицательный ответ. Я поинтересовался, в чем дело. Оказывается, они обратились в «Центр» с просьбой высказать мнение о статье. Дама послала им погромный отзыв Энтузиаста. Я напомнил последнему его фразу о том, что «они» не мешают мне печатать мое свободное мнение в других местах. Он сначала растерялся, начал хихикать и лепетать что-то бессвязное. Потом, ощутив важность своей персоны, принял позу всесильного гиганта. «Борьба есть борьба, — изрек он. — Мы не остановимся ни перед чем, но откроем глаза миру на…» Я не стал слушать, на что именно эти карлики собираются открывать глаза миру: я опаздывал на очередной допрос. Ты — одиночка, думал я дорогой, и потому ты обречен здесь на жалкое существование. В Советском Союзе ты мог позволить себе быть независимым одиночкой, ибо ты примыкал к официальному коллективу, к официальной партии, к официальному обществу, которые законно и открыто присвоили себе функции мафии. Это лично не оскорбительно. Поскольку советская мафия всесильна, она иногда бывает великодушна по отношению к таким, как я. А поскольку местные мафии ограниченны и немощны, они беспощадны и оскорбительны.
И я вычеркнул Даму и Профессора из своего списка советских агентов.
