Тому, кто избран крест нести, Хоть ради смеха. Тебе я предан до конца. Пусть без златого ты венца. Пусть даже не княгиня, Пусть я не дон, а просто шут, Пока иду, пока дышу, Будь мне Богиня! Хоть я отпетый шарлатан, Но не такой уж я чурбан, Сам знаю — Бога нету. Приемлют только питухи Мои шутливые стихи За чистую монету. Не верят даже старики, Что я природе вопреки, Как некогда Иисусе, Земному подведя итог, В небесный свой златой чертог Из праха вознесуся. Нет за душою ни шиша. Глядите, вот моя душа, В ней нет просвета. В ней нет замка. В ней нет ключа. В нее заходят, не стуча, Уходят без привета. Итак, я затыкаю рот. Теперь у вас, наоборот, Не будет возраженья. К чему излишние слова? От них лишь пухнет голова. Даешь сраженья!

Въезд в Иерусалим

Въехал в столицу я не на осле, как Христос, а на скором поезде. Впрочем, историческая аналогия до некоторой степени была выдержана. Осел в этом событии все же присутствовал: это был я сам. Покинуть привычные места и расстаться с привычным образом жизни! А ради чего? Ради одной лишь исторической аналогии? Мне было очень тоскливо, когда мы с Серым брели по переполненным людьми улицам Москвы, толкались в метро, ждали очереди в кафе. В моем родном городе я был примелькавшейся фигурой. Меня многие знали лично. Мой библейский вид был там все-таки большой редкостью. Мои конкуренты были либо лысы, либо низкорослы, либо имели жиденькие бороденки и гнилые зубы. То, что они жулики и шарлатаны, было видно за версту. И все они были малограмотны, косноязычны, алчны, злы и завистливы. Когда я совершал свое очередное турне по своим владениям, я привлекал к себе всеобщее внимание. Хотя меня одни принимали за собравшегося эмигрировать еврея, другие — за цыгана, третьи — за загримированного известного актера, но никто за того, кто я был на самом деле, то есть за Бога, — все равно это было внимание. А в Москве таких красавцев оказалось пруд пруди. Даже уборщицы в забегаловках к ним привыкли и не бросают вслед презрительное и шипящее: «Шляются тут всякие!» Правда, я был вполне на столичном уровне, а может быть, и превосходил столичных конкурентов, но не настолько, чтобы выглядеть выдающейся исключительностью. Я сник, скис, завял и поблек… Серый поселил меня не в самой Москве, а в ста километрах от нее, в маленьком поселке.

— Это даже лучше, — сказал он, — Дешевле и проще. На работу будешь ездить в Москву. Так многие тут делают. Причем каждый день ездят. А ты будешь ездить лишь пару раз в неделю, как профессор. Поселил он меня в малюсенькой комнатушке в домике одинокой вдовы средних лет.

— Придется иногда на эту старую калошу потратиться, — предупредил он. Тут уж ничего не поделаешь. Хочешь быть святым — терпи. Впрочем, она не такая уж и старая. А наши бабы сексом не избалованы. Так что она может оказаться куда лучше многих молодых девочек, познавших разврат с малолетства. К тому же это тебе нужно для тренировки. Я ведь тоже когда-то учился. Помнишь: если какой-то орган тела не упражняется, он отмирает? Ну, обживай новое место. Через пару дней я приеду.

Серый, по всей вероятности, был троечником в школе или второгодником. Неупражняемый орган действительно отмирает. Но это происходит в ряде поколений. На это нужны десятки и сотни тысяч лет. А много ли лет у меня в запасе? И произведу ли я на свет другое поколение?

После ухода Серого ко мне вошла хозяйка, вихляя мощными формами и сияя железно-золотыми зубами. «Все-таки прогресс, — подумал я, — имея в виду железные и золотые зубы. У наших предков зубы просто выгнивали. Или их выбивали им собратья и начальники. Любопытно! На всех старых портретах люди изображены с закрытыми ртами. Почему? Скорее всего потому, что зубы были испорчены. Думаю, что многие красотки прошлого ходили с гнилыми зубами и целоваться с ними было не очень-то приятно.

— Снял хотя бы ботинки, — сказала Хозяйка беззлобно (я одетый валялся на койке), — Да и штаны тоже. Зачем зря мять костюм? Я промолчал. А про себя подумал, что первый шаг в нашей любви с первого взгляда сделан. Потом Хозяйка осудила «нынешнюю молодежь»: ребят — за длинные волосы и бороды, а девчат — за короткие волосы и брюки. Потом она все-таки согласилась, что некоторым бороды идут. И брюки тоже идут стройненьким девочкам.

— На мою задницу, — призналась она, втайне гордясь ею, — брюки ни в какой Европе и Америке не сыщешь. Там таких задниц нет. Там все бабы костлявые.

Хозяйка еще что-то бормотала, а я уже уснул. «Столица, — подумал я, — а такой дремучий провинциализм». Под утро мне приснился Антипод.

— Меня, — сказал он, — изолировали, как только моя рукопись попала в ЦК. Но я не ощущаю себя побежденным. Сам тот факт, что сначала изолировали меня, а не тебя, говорит о том, что я опаснее. Значит, будущее за мною.

— Согласен, — ответил я, — А что такое будущее? Никакого будущего реально нет. Будущее есть безнадежная мечта неудачников, знай это!

Розовый

Серый появился через пару дней, как и обещал. Надо отдать ему, должное: он точен и правдив. У меня зародилось доверие к нему. Мы поехали в Москву поговорить с «одним дельным человеком». Дельный человек показался мне в отличие от Серого розовым. Между Серым и Розовым состоялся такой разговор.

— Сейчас вся интеллигенция свихнулась на йоге. Кое-кто на этом неплохо зарабатывает. А этот вот тип (кивок в мою сторону) свою собственную йогу изобрел. Нашу, советскую. И, между прочим, получше заграничной. А разбазаривает свою систему всем, кому не лень. И задаром.

— И ему верят?

— Нет, конечно. Потому что бесплатно. И организации никакой. А если организовать дело как следует

Вы читаете Иди на Голгофу
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату