— «В деревне Хоккэдзука на острове Кусумори жил рыбак по имени Гэнгобэй. Однажды он вышел на лодке и не вернулся. Жена его, напрасно прождав положенное время, вышла за другого человека. Гэнгобэй через десять лет объявился в Муроцу и рассказал, будто лодку его опрокинул ика, огромный, как рыба Ку, сам он упал в воду и был подобран пиратом Нада-эмоном». («Предания юга».)
— Вранье, — сказал Спиридон. — Этот Гэнгобэй просто пошел в пираты подзаработать. Очень похоже на людей. Впрочем, это мелочь. Дальше.
— «Тако злы нравом и не знают великодушия. Если их много, они дерзко друг на друга нападают и разрывают на части. В старину на Цукуси было место, где тако собирались для свершения своих междоусобиц. Ныряльщики находят там множество больших и малых клювов и продают любопытным в столицу. Поэтому говорится: тако-но томокуи — взаимопожирание тако». («Записи об обитателях моря».)
— Взаимопожирание, — сказал Спиридон раздраженно. — Идиоты! Это похороны, а не взаимопожирание…
— Привет, друзья! — раздался позади нас знакомый голос — Читаете? Развлекаетесь? Клопа, конечно, не подождали… Ну еще бы, существо низшей организации, насекомое, так сказать, «а паразиты никогда»…
— Помолчи, Говорун, — сказал Спиридон. — Садись и слушай. Давай дальше, Саша.
Клоп, обиженно ворча, протиснулся между мной и Федором, а я продолжал:
— «У берегов Иё обитает животное, похожее на большого тако, большого юрибоси и большого ибогани. Именуется юмэ-дако. В ясную погоду лежит, колыхаясь, на волнах, устремив глаза в поднебесье, и размышляет о пучине вод, откуда извергнуто, и о горах, которые станут пучиной. Размышления эти столь мрачны, что ужасают людей». («Упоминание о тиграх вод».)
Почему-то Спиридон промолчал. Я поискал его глазами и не нашел. Не видно было Спиридона и не слышно. Я продолжал:
— «Рассказывают, что во владениях сиятельного военачальника Ямаути Кадзутоё промышляла губки знаменитая в Тосо ныряльщица по имени О-Гин. Лицом была приятная, телом крепкая, нравом веселая. В тех местах издавна жил старый ика длиной в двадцать футов. Люди его страшились, она же с ним играла и ласкала его, и он приносил ей отменные губки, которые шли по сто мон. Однако, когда ее просватали, он впал в уныние и пожрал ее. Больше его не видели. Это случилось еще в тот год, когда сиятельный военачальник Ямаути по настоянию супруги счастливо уплатил десять рё золотом за кровного жеребца». («Предания юга».)
Спиридон опять промолчал, и я его окликнул.
— Да-да, — отозвался он. — Я слушаю.
Голос его показался мне странным, и я спросил, почему не слышно комментария.
— Потому что комментариев не будет, — сурово сказал Спиридон.
— Совсем больше не будет? — спросил я.
— Нет, отчего же. Там посмотрим. Я продолжал:
— «Параграф восемьдесят семь. Еще господин Цугами утверждает следующее. В Восточных морях видят катацумурида-ко пурпурного цвета с множеством длинных тонких рук, высовывается из круглой раковины размером в тридцать футов с остриями и гребнями, глаза сгнили, весь оброс полипами. Когда всплывает, лежит на воде плоско, наподобие острова, распространяя зловоние и испражняясь белым, чтобы приманить рыб и птиц. Когда они собираются, хватает их руками без разбора и питается ими. Если приблизиться, хлопнуть в ладоши и крикнуть, от испуга выпускает ядовитый сок и наискось погружается в неведомую глубину, после чего долго не выходит. Среди знающих моряков известно, что он гнусен и вызывает на теле гнойную сыпь». («Свидетельство господина Цугами Ясумицу о поясе Восточных морей».)
— Любопытно, — сказал Спиридон. — Хочется мне вас поздравить. Письменность — это полезное изобретение. Конечно, с памятью гигантского древнего головоногого ей не сравниться, но вам, людям, она в какой-то степени заменяет то, чего вы лишены от природы.
— Ты хочешь сказать, — сказал я, — что все, что я прочел, было на самом деле?
— Поговорим об этом, когда ты закончишь, — сказал Спиридон.
— Пойдемте лучше в кино, — предложил Говорун. — Устроили здесь читальню… Память, письменность…
— Дальше, Саша, дальше, — нетерпеливо сказал Спиридон.
— «Параграф сто тринадцать. Еще господин Цугами свидетельствует такое. На острове Ёкомэдзима живет дед, дружит с большими ика. Он в изобилии разводит свиней на рыбе и квашеных водорослях. Когда в полнолуние он играет на флейте, ика выходят на берег, и он дает им лучших свиней. Взамен они приносят ему лекарство долголетия из источников в пучине вод». («Свидетельство господина Цугами Ясумицу о поясе Восточных морей».)
— Помню, помню, — сказал Спиридон. — Мы их потом судили. Надо сказать, что господин Цугами Ясумицу — опытный работник. Есть там еще что-нибудь из его свидетельств?
Я просмотрел оставшиеся листочки.
— Нет, больше нет. Может быть, были, но потеряны.
— Это хорошо, — сказал спрут. Я стал читать дальше:
— «Пират и злодей Рёдо далее под пыткой показал. Весной седьмого года Кэйтё у берегов Осуми разграбил и потопил корабли с золотом, принадлежащие Симадзу Ёсихиро, на пути из Кагосимы. Его правый советник по имени Дзэнти заклинаниями вызвал из глубины на корабли стаю огромных ика, которые ужасным видом и крючками привели охрану в замешательство. Пират же и злодей Рёдо незаметно подплыл, зарезал храброго Мацунагу Сюнгаку и погубил всех иных верных людей. Подписано: Миногава Соэцу. Подписано: Сога Масамаро». («Хроники Цукуси».)
— Да, — подтвердил Спиридон. — Такие альянсы когда-то допускались. Это не какие-нибудь свиньи.
— Пардон, — сказал Говорун, отталкивая меня локтем. — А клопы? Были на кораблях клопы?
Спиридон пожал плечами.
— Очень может быть, — сказал он. — Нас это не интересовало.
— Понятно, — сказал Говорун, помрачнев. — Как всегда. Я взял следующий листок.
— «В деревне Хигасимихара на острове Цудзукидзима еще до сей поры поклоняются большому тако, которого именуют „нуси“ — „хозяин“. По обычаю в третье новолуние все девушки и бездетные женщины после захода солнца раздеваются, выходят из деревни и с закрытыми глазами танцуют на отмели. Тако издали глядит и, выбрав, призывает к себе. Она идет, плача и не желая, и печально погружается в черную воду. Остальные возвращаются по домам». («Записки хлопотливого мотылька» Ансина Энко.)
— Чепуха какая-то, — сказал клоп. — Если они танцуют с закрытыми глазами, да еще в новолуние, то как узнают, кого он выбрал?
Спиридон промолчал.
— Читайте, Саша, — сказал Федя тихонько.
— «При большом тайфуне во второй год Сётоку рыбаки из деревни Гумихара в Идзумо, числом семнадцать, потеряли лодки и спаслись на одинокой скале посреди моря. Они думали прожить беспечно, питаясь съедобными ракушками, но оказалось, что под скалой обитали демоны в образе тако огромной величины. Днем они жадно глядели из воды, а ночью являлись в сновидениях, сосали мозг и требовали: дайте немедленно одного. Поскольку делать было нечего, страх одолел их, они стали тянуть жребий и отдали рыбака по имени Бинскэ. Обрадовавшись, демоны гладили себя руками по лысым головам, как бы говоря: вот хорошо! День за днем это повторялось, мучения ночью были такие, что иногда без жребия хватали кого придется и бросали в воду, а некоторые бросались сами. Когда осталось пятеро, их подобрал корабль, направлявшийся из Ниигаты в Сакаи. Демоны последовали за кораблем, потом чары их ослабли, и они скрылись». («Записи необычайных дел во владениях даймё Мацудары».)
— Вы знаете, — сказал Федя, — а у нас ведь есть такая же легенда. Будто бы в некоторых расщелинах жили раньше звери фрух…
— Как? — спросил клоп.
— Это на нашем языке, — извиняющимся голосом пояснил Федя. — Фрух. Это значит «не увидеть». Их
