Она ласково погладила его плечо.
— Ты не павлин, Юрочка. Просто ты мальчишка.
— Ну вот еще!
— Правда. Ну, не будем об этом.
Он ссутулился, упираясь локтями в колени.
— Глупо, — сказал он. — Ужасно глупо.
— Конечно глупо. Я ведь пришла прощаться, Юра. Мы с тобой уже не мальчик и девочка. Мы взрослые люди. Давай прощаться.
Он смотрел себе под ноги на утоптанный снег.
— Ладно, — сказал он вяло. — Давай прощаться.
Она не должна была говорить так. Ведь она не права. И даже если она права… Он вдруг сжался от стыда и ужаса. Она права, конечно.
Они поднялись и, не глядя друг на друга, надели лыжи. Она взяла палки и несколько раз подпрыгнула на месте, проверяя крепления.
— Проводить тебя? — сказал он.
— Нет, не надо, инженер.
Он взглянул на нее. Как необыкновенно красива была она, крепкая, стройная, в синем свитере и синих брюках, в яркой красной шапочке, из-под которой выбивался на лоб присыпанный снегом локон, с яркими синими глазами и ярким ртом, и пушистыми щеками, на которых таяли пушистые снежинки. Он ощутил странный болезненный толчок в сердце и не понял, что это такое, не понял, что он уже знает, что никогда в жизни не повторится этот день, и другие дни, которые были раньше, что даже если они встретятся еще когда-нибудь, все будет по-другому. Совершенно по-другому.
— Прощай, Юрик, — сказала она. — Как это у вас говорится? Спокойной плазмы.
Она придвинулась к нему, и они поцеловались.
— Прощай, — повторила она.
Ничего нельзя было сделать. Она повернулась и быстро пошла с холма, равномерно взмахивая палками. Он стоял и смотрел, как быстро уменьшается темная фигурка в красном колпачке, как бледнеет и замывается за пеленой падающего снега крошечный силуэт.
Тогда он в последний раз поглядел на скамейку, на истоптанный снег вокруг и, оттолкнувшись палками, тоже пошел с холма. Стратоплан на Мирза-Чарле стартовал через полтора часа, а до Школы было двенадцать километров — минут сорок пять хорошего хода.
Юра Чибисов, выпускник инженерного Факультета Высшей школы космогации, допил кефир, доел булочку с маком и отправился представляться капитану. Он неторопливо шел по круглому тоннелю Большого Спутника, рассеянно поглядывая по сторонам, и обдумывал слова приветствия. На Большом Спутнике Юра бывал неоднократно, еще когда учился в Школе, и знал здесь все уголки и переходы. Капитан Быков остановился в номере седьмом гостиницы. Значит, надо будет, пройдя тоннель, свернуть направо, миновать библиотеку, подняться на лифте на второй горизонт, встать на кольцевую дорогу и соскочить у дверей номера седьмого. Не забыть постучать. Говорят, Быков — мужчина свирепый и погрязший в предрассудках. Юра вздохнул и впервые подумал о Школе с сожалением.
Он вышел из тоннеля, свернул направо, прошел мимо библиотеки и поднялся на лифте. На кольцевой дороге его окликнули.
— Здравствуй, Волк!
— Привет, Крокодил! — откликнулся Юра и с удовольствием остановился. Это был Костя Младенцев, выпускник прошлого года. На Спутнике он работал диспетчером. Они пожали друг другу руки.
— Давно с Планеты? — осведомился Костя.
— Сегодня, — сказал Юра. — Иду представляться капитану Алексею Быкову.
Костя присвистнул.
— А что? — спросил Юра с некоторым беспокойством.
— Ничего, — сказал Костя. — Ты к нему сам попросился?
— Почему — сам? Машина распределила. А в чем дело?
Костя внимательно осмотрел Юру с ног до головы и сказал:
— Быков свернет из тебя ленту Мёбиуса и загонит в бутылку Клейна.
— Ах, как страшно, — сказал Юра. — Что такое твой Быков? Быков — это старый брюзга.
— Это ты ему скажи, — предложил Костя. — При первом свидании.
— Ладно, ладно, — сказал Юра. — Нечего меня пугать. Годик я у него постажируюсь, а потом — адью. Что тут у вас новенького на Большом?
— А что тебя волнует?
— Зиночка вернулась?
— Вернулась, — сказал Костя. — Вдвоем.
— Ну да? А он кто?
— Ты его не знаешь. Планетолог один. А куда вы с Быковым идете?
— Повезем какого-то инспектора, — сказал Юра. — По всей Системе. Он главный надзиратель над базами.
— А, — сказал Костя, — Юрковский Владимир Сергеевич…
— Как Юрковский? Юрковский же на покое.
— Эх ты, — сказал Костя. — Это Дауге на покое.
— Юрковский — это здорово, — сказал Юра задумчиво. — Всегда хотел с ним познакомиться.
Они уже третий раз проезжали мимо номера седьмого.
— А тебе не пора? — спросил Костя.
Юра посмотрел на часы и скривился.
— Мне уже двадцать минут как пора, — сказал он.
— Ну, это ты зря.
— Подумаешь, — легкомысленно сказал Юра. — Переведу стрелки, скажу, что часы отстают.
Костя с сомнением покачал головой.
— Самое главное, — продолжал Юра, — не дать начальству с самого начала сесть тебе на шею. Утвердить свое человеческое право на свободу воли. Чем я рискую? Парой рапортов. А выигрываю я свободу.
Костя сказал:
— Быков не пишет рапортов.
— Тем более, — сказал Юра.
Они подъезжали к номеру седьмому в четвертый раз.
— Ты бы все-таки шел, — посоветовал Костя.
— Ну, раз ты просишь… — сказал Юра. Он протянул руку. — Вечером увидимся.
Костя пожал ему руку и сказал:
— Думаю, что не увидимся.
Юра соскочил у дверей.
— Почему? — крикнул он вдогонку.
— Вечером ты будешь сидеть в бутылке Клейна… — донеслось из-за поворота.
Юра небрежно усмехнулся, перевел стрелки часов на двадцать пять минут назад, приосанился и постучал в дверь. Дверь открылась.
За круглым столом сидели Быков и Юрковский. Юра сразу узнал обоих, хотя раньше видел их только в кино. На столе между ними стояла ваза с яблоками и сифон с шампанским. Юрковский полулежал в кресле, держа в руке бокал, отставив мизинец. Быков чистил яблоко пластмассовым ножиком.
— Разрешите, — сказал Юра.
Быков и Юрковский посмотрели на него.
— Заходите, — сказал Быков.
Юра вошел и сказал:
— Я к вам, Алексей Петрович.
