поколебавшись, плеснул прохладной влагой на один конец свертка.
— Господи, какой дурак! На лоб надо брызнуть, на лоб! — с сердцем воскликнула хозяйка и испуганно оборвала. Черный мешок судорожно изогнулся, выбросил из себя два темных гибких отростка, облачко голубого пара поднялось над ним и растаяло, распространяя удушливый запах. Жужжание прервалось, а потом возобновилось вновь с большей силой. Все переглянулись и потом уставились на доктора. Тот имел вид необычайно смущенный и растерянный. Жена инженера сказала вдруг:
— Да это просто комбинезон обгоревший. А человек внутри… Запутался в одежде и рвется! Кричит, а мы не слышим…
— Глупости, — сказал доктор сердито, но тем не менее опустился на колени и начал что-то делать руками. Володя присел рядом на корточки, а остальные, вытянув шеи, с боязливым любопытством заглядывали через него. Было видно, как доктор осторожно прощупывает длинными белыми пальцами какую-то складку посередине свертка.
— Ага! — торжествующе сказал он. — Сейчас мы тебя… того… Нет, как будто не здесь… А, вот оно где!
Он ухватился обеими руками за то, что показалось всем свисавшим лоскутом толстой материи. Володя, видевший, по-видимому, что-то другое, поспешно положил ладонь на руку доктора.
— Подождите…
Доктор, тянувший до этого момента осторожно, сердито взглянул на него и вдруг дернул изо всех сил. И тут произошло нечто неожиданное. Черный продолговатый сверток, словно игрушка «уйди-уйди», невероятно раздулся. В одно мгновение он увеличился втрое и принял почти шарообразную форму. Внутри его послышался глухой хлопок, и прямо на руки и на колени изумленному доктору быстрой струйкой потекла омерзительного вида зеленовато-коричневая жидкость. Изрыгая проклятия, белый как мел доктор откинулся на спину и поспешно отполз в сторону. Володя прыгнул назад, налетел на отца и повалил его. Дамы молча повернулись и побежали прочь. Когда доктор обернулся, он увидел, что черная, безобразная распухшая масса медленно сокращается, а из нее, как иглы ежа, торчат во все стороны прямые короткие отростки. Резкое жужжание усилилось.
Тогда доктор отполз еще на несколько шагов в сторону и громко сказал, вытирая испачканные руки о траву:
— Как хотите, друзья мои, но это не человек.
Держась горстью за распухший нос и помаргивая слезящимися глазами, к нему подошел хозяин. Володя продолжал сидеть на земле, не отрываясь глядя на черный мешок, который успел уже принять прежнюю форму. Только напряженные мясистые отростки все еще торчали из него, слегка покачиваясь в такт судорожной пульсации влажно блестевшей черной кожи.
— Я думаю, — вполголоса сказал хозяин, — что это какой-либо новый вид вооружения.
— Пустите-ка, — сердито сказал доктор, отталкивая его в сторону и поднимаясь. — Глупости какие….
— Володя! — истерически закричали со стороны дома. — Немедленно сюда! Немедленно! Ты слышишь меня?
— А я вам говорю — вооружение, — настаивал хозяин, стараясь оттащить доктора подальше, — очень просто — химическая бомба…
При этих словах он вдруг отпустил молча сопротивлявшегося доктора пораженный какой-то новой мыслью.
— А вы бы помылись, доктор, — сказал он опасливо и понюхал свои ладони. Доктор, не отвечая, осторожно приближался к странному телу. Володя поднялся и последовал за ним. Остановившись в паре шагов, они некоторое время сосредоточенно разглядывали таинственный предмет, потом доктор пробормотал:
— Не-ет, это нечеловек, черт возьми… Бомба? Вздор, вздор…
Он оглянулся, привлеченный пыхтением и плеском воды за спиной — хозяин мыл руки в ведре. Крики около дачи стихли — видно было, как хозяйка рассматривает их в театральный бинокль. Около одного из деревьев стоял, держась за голову, согнутый в дугу инженер. Низко над головами снова прошелестели два реактивных самолета. Стало очень тихо.
— Доктор, а вдруг это… — сказал, тронув его за локоть, Володя и замолчал, стараясь поймать взгляд врача. Тот неловко пожал плечами, вытащил было носовой платок и вдруг резко.
Шагнул вперед:
— Вот оно! — Он смело наклонился над пульсирующей массой, разглядывая широкую рваную щель, сочащуюся зеленой жидкостью. Один из отростков осторожно ощупывал это место, каждый раз судорожно отдергиваясь, когда касался краев страшной раны. Трава темнела коричневыми золотистыми пятнами.
— Слушайте, он ранен, страшно ранен!.. — шепотом проговорил Володя над самым ухом. — Это же кровь течет… Он, может быть, умирает…
Доктор, поколебавшись, сначала осторожно прикоснулся к ране, а потом решительно принялся что-то делать с ней. Странное существо взмахнуло было отростками, вздулось, но вдруг сразу опало и втянуло все щупальцы. Володя не дыша следил за быстрыми пальцами доктора. Тот, копаясь в ране, бормотал:
— Поищем, поищем… Тэ-эк-с!.. Па-анятно… Вот оно… Вот…
Он напрягся, отрывая от тела что-то невидимое со стороны. Жужжание перешло в протяжный вопль, который поднялся над зеленой лужайкой и резко оборвался. Доктор выпрямился, протягивая Володе кусок коричневого мяса. Тот невольно отшатнулся.
— Осколок! — торжествующе вскричал доктор. — Обыкновенный осколок!
— А я вам что говорю, — сказал ничего не понявший хозяин. — Пойдемте отсюда от греха подальше. А то ОНО жужжит-жужжит, а потом как даст. Заявить надо кое-куда… Да пойдем те же, ей-богу! Доктор, Володя!
Доктор опустил бесформенный комок в ведро и снова склонился над своим необычайным пациентом.
[Далее текст отсутствует.]
Отец и мать были монтажниками и больше всего на свете любили строить термостанции. Как известно, термостанции строятся иногда в самых неожиданных углах нашей планеты, поэтому на каникулы Коля ездил обычно на трансконтинентальных поездах и самолетах. И так считалось, что на зимние каникулы во втором классе он поселился в новеньком бревенчатом домике на высоком берегу маленькой речки Силигир посреди почти первобытной якутской тайги.
До стройки было десять километров. Место для дома мать всегда выбирала подальше от стройки, считая, что, с одной стороны, хорошая прогулка по утрам может принести рабочему человеку только пользу и что, с другой стороны, три-четыре часа работы, пусть даже самой интенсивной, не могут утомить настолько, чтобы не ощущалось удовольствие от прогулки предобеденной. Только в непогоду, когда разыгрывалась пурга, отец звонил дежурному и просил прислать вездеход с программным управлением.
Итак, рабочий день отца и матери начинался с похода на работу. Коля, кутаясь в отцовскую меховую куртку, выходил на крыльцо и смотрел, как они становятся на лыжи. Рядом с отцом мать казалась маленькой, как школьница. Отец поправлял у нее крепления, а она давала Коле последние инструкции: непременно выпить молоко, не трогать кухонную машину, смазать двигатель аэросаней, не прикасаться к отцовскому ружью, не заходить далеко в тайгу и вообще вести себя славно. Затем отец говорил что-нибудь вроде: «Не донимай мальчишку», они брали в руки палки и пускались бегом вдоль берега на свою стройку.
Жизнь была вполне сносной. Отделавшись от молока и повозившись с аэросанями, Коля влезал в красивую, вышитую бисером кухлянку и отправлялся в первобытную тайгу.
Вообще-то, Коля тайгу не любил. Он немного побаивался тусклой тишины и застывшего беспорядка, кое-как прикрытого пушистыми сугробами. И ему не нравилось, что там всегда сумрачно, даже в яркие
