страх.
– Что ж, – сказал Мандель неестественно веселым голосом. – Раз она нас уже выследила, давайте разговаривать.
– Давайте, – сказал Опанасенко. – А когда она прыгнет, падайте лицом вниз.
– Зачем? – оскорбленно спросил Мандель.
– Лежачего она не трогает, – пояснил Опанасенко.
– Ах да, правда.
– Остается пустяк, – проворчал Новаго. – Узнать, когда она прыгает.
– А вы это заметите, – сказал Опанасенко. – Мы начнем палить.
– Интересно, – сказал Мандель. – Нападает она на мимикродонов? Когда они стоят столбиком, знаете? На хвосте и на задних лапах… Да! – воскликнул он. – Может быть она принимает нас за мимикродонов?
– Мимикродонов не стоит выслеживать и нападать на них именно справа, – сказал Опанасенко немного раздраженно. – К ним можно просто подойти и есть – с хвоста или с головы, как угодно.
Через четверть часа они снова пересекли колею и еще через десять минут другую. Мандель замолчал. Теперь он не вынимал правую руку из кармана.
– Минут через пять она прыгнет, – напряженным голосом сказал Опанасенко. – Теперь она справа от нас.
– Интересно, – тихонько сказал Мандель. – Если идти спиной вперед, она тоже прыгнет справа?
– Да помолчите же, Лазарь Григорьевич, – сказал сквозь зубы Новаго.
Она прыгнула через три минуты. Первым выстрелил Морган. У Новаго зазвенело в ушах; он увидел двойную вспышку выстрелов, прямые, как лучи, следы двух трасс и белые звезды разрывов на гребне бархана. Секундой позже выстрелил Опанасенко. Бах-бах, бах-ба-бах! – гремели выстрелы карабинов, и было слышно, как пули с тупым треском рвутся в песке. На мгновение Новаго показалось, что он увидел оскаленную морду с выпученными глазами, но звезды разрывов и трассы уже сместились далеко в сторону, и он понял, что ошибся. Что-то длинное и серое стремительно пронеслось невысоко над барханами, пересекая гаснущие нити трасс, и только тогда Новаго бросился животом в песок. Тах, тах, тах! – Мандель стоял на одном колене и, держа пистолет в вытянутой руке, торопливо опустошал обойму куда-то в промежуток между Морганом и Опанасенко. Бах-ба-бах, бах-ба-бах! – гремели карабины. Теперь следопыты стреляли по очереди. Новаго увидел, как длинный Морган на четвереньках вскарабкался на бархан, упал, и плечи его затряслись от выстрелов. Опанасенко стрелял с колена, и белые вспышки раз за разом озаряли огромные черные очки и черный намордник кислородной маски.
Затем наступила тишина.
– Отбили, – сказал Опанасенко, поднимаясь и отряхивая песок с колен.
– Вот так всегда: если вовремя открыть огонь, она прыгает в сторону и удирает.
– Я попал в нее один раз, – громко сказал Гэмфри Морган. Было слышно, как он со звоном вытащил пустую обойму.
– Ты разглядел ее? – спросил Опанасенко. – Да он же не слышит.
Новаго, кряхтя, поднялся и посмотрел на Манделя. Мандель, завернув полу дохи, втискивал пистолет в кобуру. Новаго сказал:
– Ну знаете, Лазарь Григорьевич…
Мандель виновато покашлял.
– Я, кажется, не попал, – сказал он. – Она передвигается с исключительной быстротой.
– Оч-чень рад, что вы не попали, – с сердцем сказал Новаго. – Здесь было много мишеней!
– Но вы видели ее, Петр Алексеевич? – спросил Мандель. Он нервно потирал руки в меховых перчатках. – Вы разглядели ее?
– Серая и длинная, как щука.
– И у нее нет конечностей! – возбужденно сказал Мандель. – Я совершенно отчетливо видел, что у нее нет конечностей. И, по-моему, у нее нет глаз!
Следопыты подошли к врачам.
– В такой кутерьме, – сказал Опанасенко, – очень легко перечислить, чего у нее нет. Гораздо труднее сказать, что у нее есть. – Он засмеялся. – Ну ладно, товарищи. Самое главное – нападение мы отбили.
– Я пойду поищу тело, – неожиданно сказал Морган. – Я попал один раз.
Опанасенко повернулся к нему.
– Что ты сказал, Федор? – спросил Морган.
– Ни в коем случае, – сказал Новаго.
– Нет, – сказал Опанасенко. Он притянул Моргана к себе и крикнул: – Нет, Гэмфри! Нет времени! Поищем завтра вместе на обратном пути!
Мандель поглядел на часы.
– Ого! – сказал он. – Уже десять пятнадцать. Сколько еще идти, Федор Александрович?
– Километров десять, не больше. К двенадцати будем там.
– Отлично, – сказал Мандель. – А где мой саквояж? – Он завертелся на месте. – А, вот он…
– Пойдем, как раньше, – сказал Опанасенко. – Вы слева. Может быть, она здесь не одна.
– Теперь бояться нечего, – проворчал Новаго. – У Лазаря Григорьевича пустая обойма.
И они пошли, как раньше. Новаго – в пяти шагах позади Манделя, впереди и правее – Опанасенко с карабином под мышкой, а позади и правее – Морган с карабином на шее.
Опанасенко шел быстро и думал, что больше так продолжаться не может. Независимо от того, убил Морган эту гадину или нет, послезавтра надо пойти на базу и организовать облаву. На всех краулерах и вездеходах, с ружьями, динамитом и ракетами… Ему пришел в голову аргумент для несговорчивого Иваненки, и он улыбнулся. Он скажет Иваненке: «На Марсе уже появились дети, пора очистить Марс от всякой гадости».
«Какова ночка! – думал Новаго. – Не хуже любой из тех, когда я заблудился в тайге. А самое главное еще и не начиналось и кончиться не раньше, чем к пяти утра. Завтра в пять, ну, в шесть утра парень уже будет вопить на всю планету. Только бы Мандель не подкачал. Нет, Мандель не подкачает. Папаша Марк Славин может быть спокоен. Через несколько месяцев мы будем всей базой таскать парня на руках, однообразно вопрошая: „А кто это у нас такой маленький? А кто это у нас такой пухленький?“ Только надо все очень тщательно продумать с центрифугой. И вообще пора вызвать с земли хорошего педиатра… Парню совершенно необходим педиатр. Жаль вот, что следующие корабли будут только через год».
В том, что родится именно парень, Новаго не сомневался. Он очень любил парней, которых можно носить на руках, время от времени осведомляясь: «А кто это у нас такой маленький?»
