– Я думаю так,– продолжал Марков слабым голосом.– Прилетали они издалека, не знаю откуда, но есть у них там, наверное, дерево или какой-нибудь минерал с особенными свойствами. И стали они строить летающие корабли. Смелые, черти!..– И он сморщился от тошноты.
Пал Палыч со стуком поставил блюдце на стол.
– Как это у тебя получается, Олег Петрович? – сказал он.– Не знаю, не знаю... Дикари голые, по воздуху летают и, значит, свиней воруют... Неувязочка! Брось ты про это думать, Олег Петрович. Выпей-ка ты еще чайку с малиной. Водки я тебе, пожалуй, больше не дам, пусть голова заживет, а чаек пей. Боюсь, не прохватило бы тебя...
Марков переждал, пока прошла тошнота.
– Надо немедленно сообщить в Москву,– сказал он.– Прямо в Академию наук. А что касается голых дикарей... Сто тысяч лет назад, Пал Палыч, наши предки, такие же вот дикари, сколотили первый плот и поплыли на нем вдоль берега. Они тоже не знали, почему плот плавает, почему дерево не тонет. Сто тысяч лет оставалось до Архимеда, да что там – многие не знают этого и сейчас. А предки плавали, строили плоты, потом лодки и – плавали. Ведь закон Архимеда понадобился только для тех, кто строил железные корабли, а деревянные прекрасно плавали и без закона. Так и эти... Им наплевать, почему этот материал летает по воздуху. Построили корабль, набились в него и пошли добычу искать.
– Н-да,– сказал Пал Палыч.– Ты, Олег, вот что... Не хотел я тебе говорить, да, видно, надо сказать. Бред это у тебя, померещилось тебе.
Марков непонимающе уставился на него.
– Как это – бред?
– Так вот. Лесиной тебя оглушило. В беспамятстве ты все с себя посрывал, в одной тельняшке по лесу бродил. Ружье где-то бросил, так я его и не нашел...
– Постой, постой, Пал Палыч,– сказал Марков.– А дом пустой как же? А кровь на снегу? А следы?.. Окно выбито, все двери открыты... И кот Муркот...
Пал Палыч крякнул и почесал в затылке.
– Надо же,– сказал он, глядя веселыми глазами.– Как это у тебя все переделалось!.. Свинью я колол, Олег, свинью! А она у меня вырвалась и – с ножом – через двор да в лес! Я за ней, поскользнулся – в стекло въехал локтем... Понял? Трезора с цепи спустил, мать выскочила, тоже за свиньей побежала... Ведь верно, мать?
– Что это ты? – сказала бабка Марья.
– Свинью, говорю, колол! – заревел Пал Палыч.
– А?
– Свинью, говорю!
– Нет уж ее,– сказала бабка, качая головой.– Нет уж свинки...
– Ничего не понимаю,– сказал Марков.
– А тут и понимать нечего,– сказал Пал Палыч.– Академии наук тут не нужно. Вернулся я со свиньей, гляжу – твой рюкзак. Я по следу. Нашел сначала место, где тебя пришибло. Потом лыжи нашел. А потом уж к вечеру гляжу – сам идешь, за деревья держишься. Я было подумал, что обобрали тебя...
– Где это было? – спросил Марков.
– А километрах в пяти к северу, где мы с тобой в прошлом году зайца гоняли.
Марков помолчал, пытаясь вспомнить.
– А копье? – спросил он.– Было при мне копье?
Пал Палыч посмотрел на него, словно раздумывая.
– Ничего при тебе не было,– сказал он решительно.– Ни копья, ни ватника. Так что брось ты это, забудь...
Марков медленно закрыл глаза. Голова, успокоившаяся было, снова начала болеть. «А может, и правда – бред»,– подумал он.
– Пал Палыч,– сказал он,– дай-ка ты мне еще водки. Боюсь, не засну теперь.
– Болит? – спросил Пал Палыч.
– Болит,– сказал Марков.
Летучий корабль... Летучие викинги... Не бывает такого и быть не может... Первые люди на первом плоту... Чепуха, поэзия.
Он кряхтя перебрался на лавку, где ему постелили.
Когда он заснул, Пал Палыч, накинув полушубок, прихватил инструмент и вышел во двор прилаживать дверцу курятника. За ночь снегопад кончился, солнце было яркое, снег во дворе сверкал девственной белизной. Пал Палыч работал со злостью и два раза стукнул себя молотком по большому пальцу, так что из-под ногтя выступила кровь. К нему подошла мать, пригорюнилась, подперла щеку рукой.
– Курей-то опять заводить будем, Пашенька? – сказала она.
– Заведем,– угрюмо ответил Пал Палыч.– И курей заведем, и свинью. Не впервой. У Москаленковых щенок хороший есть – надо взять...– Он встал и принялся отряхивать снег с колен.
– Чисто немцы – энти-то,– сказала бабка, всхлипнув.
– При немцах ты б в погребе не отсиделась,– сказал Пал Палыч.– Да и мне бы не уйти... Ты вот что, мать... Ты об этом никому ни слова, и особенно про палку, что я принес, а ты сожгла.
