«ХИБАРА. МЫ СОВЕРШЕННО ОДНИ».
Хибара… Это опять нужно объяснит. Хибара — бредовое сооружение из досок и бревен, созданное на берегу чьим-то расстроенным воображением, так как:
«ЖИТЬ В ХИБАРЕ НЕЛЬЗЯ. ОНА НЕ ПРЕДНАЗНАЧЕНА ДЛЯ ЧЕЛОВЕКА».
Трудно вообразить себе дом, в котором нельзя жить. Но этот был именно таким. Мы с братом долго ходили вокруг. Было даже как-то не по себе.
«ВЕЧЕРОМ УСТРОИЛИ ПЕРВУЮ ОХОТУ. СТОЛЬКО КЕФАЛИ Я НИКОГДА НЕ ВИДЕЛ. ЛОТ ТОЖЕ».
Кефаль — рыба хитрая. Увидеть ее под водой, а тем более попасть в нее из подводного ружья очень непросто. Но если затаиться в камнях и сидеть очень долго, до мучительного решения «больше не могу», и еще некоторое время после этого сидеть «на характере», и потом еще чуть-чуть «неизвестно на чем», пока перед глазами не появятся радужные круги удушья, — можно увидеть, как рыбы выскальзывают из глубины к берегу, появляясь на мгновение из голубоватой мути, будто бы под руками невидимого фотографа. И так же быстро исчезают в глубине — возможно, только затем, чтобы через несколько мгновений вернуться назад и подставить под гарпун свой бок.
Я вынырнул, сорвал маску и в изнеможении пополз по мелководью к берегу. Лот уже грелся, что есть силы растирал грудь. На берегу ворочалась добытая нами рыба. И через некоторое время от хибары к палатке — словно гигантские челюсти — протянулись две гирлянды подсоленных тушек. Начинался вечер. От вечера же сохранилась в дневнике короткая запись:
«ЧАПА».
В этих широтах темнеет быстро. Пока мы с братом прогуливались по острову, солнце село. Закат был пурпурный, огромный, во все небо. Потом начались сумерки. Покачались в воздухе, искажая очертания скалы, и минут через двадцать на остров обрушилась тьма. Фонарик я, конечно, забыл, и от маяка к палатке мы добирались на ощупь. Наконец из темноты выступил силуэт хибары — видимо, на ночном небе еще держался какой-то полусвет. И тут мы спохватились, что пропала Чапа. Конечно, пропала не совсем. Шлялась скорее всего где-то. Но тогда нам показалось, что пропала. Через некоторое время Чапа появилась и улеглась сохнуть к костру. Лот присел перед ней на корточки и спросил:
— Чапа, ты почему мокрая?
Чапа молчала. За Чапу ответил я:
— Я купалась.
Тогда брат попросил:
— Не делай этого больше, ладно?
— Ладно, — ответил я. — Больше не буду. Ты же знаешь, как я не люблю тебя расстраивать!
На том и порешили. Брат первым отправился к палатке. Глядя на его спину, освещенную костром, я думал, что на острове мы провели целый день, ничем особенно не занимаясь, и таких восхитительных «целых дней» впереди еще много. Небо было усеяно крупой неярких звезд, возле хибары хлопал углом сохнущий брезент. До нас долетал запах рыбы. Дымил костер, над ним вспыхивали ночные насекомые. Ночью сквозь сон я слышал повизгивание собаки и думал: «Откуда в комнате собака? Ведь, укладываясь спать, мы всегда запирали от Чапы дверь. Наверное, с улицы, ее дружок». Но повизгивание раздавалось ближе. «Должно быть, мы Чапу не напоили, или она описалась и лежит на мокрой подстилке». Я проснулся: «Какая, к черту, подстилка?!» И растолкал брата:
— Она чего-то хочет, — сказал я.
— Спать она хочет, — ответил Лот, даже не повернувшись.
Тогда я вылез, включил фонарь и пошарил лучом по берегу. Собака, прильнувшая к воде, шарахнулась в сторону.
— Чапа! — позвал я. Она остановилась. — Чапа, ко мне!
Чапа неохотно послушалась, подошла. Была она опять мокрая, опять купалась.
— Как тебе не стыдно? Ведь ты обещала!.. — сказал я, пошел в палатку и завалился спать.
Через некоторое время Чапа принялась выть. Тут уже проснулись мы с братом оба.
— Чего это с ней? — спросил Лот. — Она лаяла, ты слышал?
— Вроде не лаяла, — сказал я. — Может быть, тут кто-то есть?
— Тогда бы она лаяла, — ответил Лот.
— Правильно. Но зато она воет!
Чапа услышала наши голоса и выть перестала. Но потом принялась опять, на этот раз уже возле палатки.
— Черт бы ее побрал! — Лот полез наружу, походил вокруг палатки.
— Ничего? — спросил я.
— Конечно ничего! — ответил Лот. — Я ее привязал подальше. Это она с непривычки. Чапа, лежать! Ведь всех перебудила, нехорошая собака! Не с собой же тебя брать! Молодая она, разнервничалась, — объяснил Лот, уже просовываясь в палатку.
После этого Чапа еще несколько раз взвыла, но, видя, что никто не обращает на нее внимания, затихла.
А утром мы обнаружили вокруг палатки кроличий помет. Значит, кроме нас на острове были еще и кролики. И Чапа, встретившись с ними впервые в жизни, попросту испугалась.
— Да, но что они тут едят? — спросил я.
«Я НЕ ВЫСПАЛСЯ. ЛОТ ТОЖЕ. ЗАСТАВИЛ МЕНЯ ТАСКАТЬ ДРОВА ДЛЯ КОСТРА. НА ОСТРОВЕ КРОМЕ НАС ОКАЗАЛИСЬ ТАК ЖЕ ВОДЯНЫЕ УЖИ. НИКАКИХ СЛЕДОВ ЧЕЛОВЕКА. ЛИШЬ ХИБАРА. КТО ЕЕ ТУТ ПОСТРОИЛ? ЛОТ ГОВОРИТ, ЧТО НУЖНО БЫТЬ ДУШЕВНОБОЛЬНЫМ ЧЕЛОВЕКОМ, ЧТОБЫ ДО ЭТОГО ДОЙТИ. НИ ТРАВЫ, НИ КУСТОВ. ЧЕМ ЖЕ ВСЕ-ТАКИ ПИТАЮТСЯ КРОЛИКИ?»
Чапа опять пропала. И я подозревал, что уже в то время у нее завелись свои тайны. Тогда же мы решили, что она почувствовала свободу и шатается по всему острову. Когда же она, наконец, объявилась, я высказался в том смысле, что продуктов у нас мало и что, наверное, нужно приучать Чапу к рыбе. Лот глянул на Чапу, на меня и ответил:
— Что она, дура?
А Чапа посмотрела на меня так, что я понял: она не дура, и зарекся в дальнейшем высказываться в ее адрес.
Когда мы позавтракали и я полез на крышу хибары загорать, Лот вытащил из рюкзака радиоприемник. Однако вместо музыки до моих ушей долетели проклятья. Оказывается, сели батареи, хотя позавчера для поездки мы зарядили новые.
— Наверное, мы его не выключили, — нашел я объяснение этой маленькой неприятности, ерзая на шершавых досках и стараясь утроиться поудобнее. Правда, эта маленькая неприятность была совсем не такой уж маленькой — теперь мы оказались отрезанными от внешнего мира: беспорядки в его городах, войны, спортивные рекорды, «последние известия» — все, к чему привыкло ухо цивилизованного человека, было нам теперь недоступно.
— Что ж, впредь будем внимательнее, — сказал брат. — И вот еще что: если тебе не лень, если у тебя есть бумага, заведи, пожалуйста, дневник. Так полагается у путешественников!
Я только что, как последний болван, провалился на вступительных экзаменах в университет и был полон желания попытать счастья в следующем году, из-за чего… и потому… Одним словом, я показал Лоту описание острова.
«ЛОТУ ПОНРАВИЛОСЬ СРАВНЕНИЕ „КЛОК МЫЛЬНОЙ ПЕНЫ“».
