Быстро работая локтями, Стайкин пополз к воронке, Шестаков — следом.
Края воронки были прозрачны и остры. Глубокая вода билась о край, и вся толща льда просвечивала сквозь нее. Лед уходил в воду, сужаясь и темнея, и вдруг обрывался на глубине неровным кругом, а внутри круга зияла коричневая темнота воды.
Вода поднялась до самой поверхности, казалось, вот-вот прольется, выплеснется на лед.
— Сюда ползите, сюда! — закричал Шестаков, видя, что Войновский ползет прочь от воронки. — Это счастье наше. Второй раз сюда не попадет... — Шестаков шевелил губами, но Войновский уже не слышал его: густой рев надвинулся сзади, пронесся над ними, устремился к берегу.
Самолеты сделали горку перед берегом, и пушки их яростно застучали. Самолеты прошли над садами, скрылись за деревьями, а потом один за другим вынырнули слева и пошли впритирку к избам, поливая их огнем.
Казалось, самолеты своим стремительным движением сдунули цепь.
Солдаты поднялись и побежали к берегу.
Юрий Войновский, недавний десятиклассник 16-й образцовой школы Бауманского района города Москвы, бежал к берегу, чтобы вырваться из окружавшего его ледяного пространства. Еще десять метров вперед, еще двадцать — до той вон воронки, — там набрать больше воздуха в грудь — снова вперед — и ни о чем не думать — только вперед, вперед, чтобы не отстать от других, не остаться тут навсегда.
Старший сержант Эдуард Стайкин, студент машиностроительного техникума из города Ростова, бежал по льду, яростно размахивая автоматом и ругаясь, но голос его тонул в разрывах и самолетном реве.
Ефрейтор Федор Шестаков, пензенский колхозник, бежал следом за Войновским, стараясь не отстать, и думал о том, что сейчас пуля ударит в него, он споткнется на бегу и грохнется на лед. «Только бы в руку, — думал Шестаков, — в руку, чтобы не упасть, в руку, в руку...» Вскрикнув, кто-то упал рядом с ним, и Шестаков побежал быстрее.
Справа от Шестакова бежал рядовой Дмитрий Севастьянов, преподаватель русской истории — Государственный университет, город Ленинград. Севастьянов бежал, задыхаясь, и видел перед собой светлую аудиторию и лица студентов, а он читает лекцию об Александре Ярославиче Невском и защитниках города Пскова. Вдруг студенты оказались в серых шинелях, и он увидел, как они бегут, бегут — по пашне, по лугу, по склону высоты, карабкаются по скалам, обрывам, перебегают среди деревьев, от дома к дому — и падают, падают, скошенные вражескими пулеметами, и на месте упавших встают кресты. Севастьянов закричал, рот перекосился, а навстречу стремительно нарастал оглушительный вой.
Берег закрылся, пропал. Яркая стена поднялась между берегом и бегущими к нему людьми. Она возникла неожиданно и воспринималась вначале как досадная, нелепая помеха, но снаряды падали гуще, плотные столбы огня вырастали на льду, а следом рвалась столбами вода, словно стремясь погасить огонь; но снова обрушивались залпы заградительного огня, вода клокотала, вырываясь из темной глубины и снова устремляясь за огнем. Вперед, скорей к этой огненной стене, прорваться сквозь нее, увидеть берег. Солдаты слева уже добежали, стена закрыла их. Кто-то высокий наскочил с разбегу на серый столб, закачался, упал на колени и стал уходить вниз; по пояс, по грудь, совсем; мелькнула рука с автоматом, вода сомкнулась и выплеснулась кверху.
Один из самолетов вдруг клюнул носом и пропал среди деревьев. Там гулко ухнуло, черный столб поднялся к небу, а другие самолеты один за другим проходили сквозь черный дым, взмывали вверх и шли на новый круг.
Севастьянов лег и услышал далекий рев самолетов, вой и шелест осколков, тяжелые всплески воды.
Огненная стена поднялась, как живая, и стала надвигаться на него. Не помня себя, он закричал и побежал прочь, а огонь скачками прыгал за ним по льду.
Самолеты пронеслись над головой и быстро исчезли в ледяной дали. Горячая стена позади медленно опадала и редела; за ней снова проступили очертания берега, пулеметные очереди хлестали вдогонку бегущим.
Задыхаясь, Севастьянов упал у воронки. Свежий ледок легко разломился от удара. Он пил долгими, протяжными глотками и никак не мог напиться.
— Аккурат отсюда начинали, — сказал Шестаков, подползая. Севастьянов посмотрел на него, ничего не понимая, снова припал к воде.
Стайкин лежал неподалеку в обнимку с Молочковым. Передавая из рук в руки цигарку, они жадно курили и переглядывались друг с другом.
— Жмотик, — сказал Стайкин.
— Последнее наскреб, сам видел. Давай сюда...
— Тебя потрясти, еще посыплется. Зануда ты, — Стайкин с наслаждением затянулся, передал цигарку Молочкову.
— Вот вам и недолет, товарищ лейтенант, — сказал Шестаков, подползая к Войновскому. — Отдыхайте пока. Перекусить не желаете? — Войновский замотал головой. — Значит, аппетита не стало? Тогда пойду, может, затянуться оставят. — Шестаков вскочил и побежал к Стайкину.
...Самолеты один за другим приземлялись на расчищенном снежном поле у лесной опушки. Командир звена капитан Сергей Ковалев садился последним. Он выключил мотор, и лесная тишина тотчас сдавила уши. Ковалев вылез на крыло, прыгнул на снег и пошел на шатких нетвердых ногах, привыкая к земле. Он шагал по земле и то и дело встряхивал головой; в глазах его стояло ледяное поле, плоское, пустое, в морщинах снега, и крохотные одинокие фигурки распластались на нем: люди, у которых отняли землю и бросили среди огромного ледяного пространства.
— Сергей, что с тобой? — спросил техник, шедший следом по узкой тропинке.
— Юрку подбили. — Ковалев снова тряхнул головой, а ледяное поле с распластанными стылыми фигурками по-прежнему стояло в глазах, и ему хотелось упасть на землю, вцепиться в нее руками, зубами, сердцем и закричать...
ГЛАВА IX
— На колокольне снайпер сидит, — сказал Плотников. — Под самой звонницей. Здорово работает, гад ползучий.
Шмелев не отвечал и, казалось, не слышал. Он лежал на боку и смотрел в ту сторону, где соединялись небо и ледяная даль. Плотников приподнялся и тоже стал смотреть. Маленькие черные точки, быстро увеличиваясь, двигались под серой пеленой неба. Шмелев перекатился на другой бок, лицом к Плотникову.
— Что скажешь?
Плотников встал на колени, сложил ладони у рта, закричал протяжно и тоскливо:
— Во-озду-ух!
Немецкие самолеты шли на бреющем полете, гуськом, два звена. Они открыли огонь издалека, еще не долетев до цепи — темно-серые фонтанчики возникли на льду, запрыгали среди распластанных фигурок. Тень пронеслась, за ней вторая, третья — черная, рычащая, бесконечная карусель, закружилась над ледяным полем.
Самолеты делали второй круг, когда Шмелев лег на спину и выставил вверх самозарядную винтовку. Ах вы, звери-изверги, пусть земля разверзнется и поглотит вас, ненавижу вас, не страшусь вас, не дам вам бесноваться на нашей земле.
Головной немец вошел в пике, крылья у него сделались тонкими, как у стрекозы, а черный нос взбух и начал изрыгать огонь. Шмелев выпустил весь магазин в этот черный, рыгающий нос и услышал, как на льду застрочили автоматы. Немец вышел из пике, проскочил, но кто-то позади все-таки всадил в него свинец, немец споткнулся, клюнул носом, приподнялся, пытаясь из последних сил удержаться на лету, потом завалился на бок и косо врезался в лед далеко за цепью. Лед прогнулся, затрещал, немец пробил его тупым
