остался и узкий, поразительно ровный проход. Но то, что вначале показалось пустыней, снова было неожиданностью. Во всяком случае для Спицына, никогда не видевшего пустынь. Он не мог себе представить пустыню без рыжих и черных песков, барханов. Перед «Мальчиком» расстилалась ровная, как стол, черная поверхность, по которой стремительно неслись туманные струи мельчайшей черной пыли. Далеко у горизонта, затянутого красноватой дымкой, медленно передвигались тонкие, грациозно изгибающиеся тени, словно исполинские змеи, вставшие на хвосты. И над всем этим ― оранжево— красный купол неба, покрытый беспорядочной массой темно—багровых туч, с бешеной скоростью скользящих навстречу «Мальчику».
— Как вам понравится такая дорога? ― услыхал Быков голос Ермакова.
— Пустыня…― спокойно ответил он.
— Разумеется. Родной вам пейзаж. Правда, здесь нет саксаула, но зато это настоящая Гоби, настоящие Черные Пески.
— Черные—то они, черные…― Быков запнулся.― Ну, а дорога неплохая. Широкая, ровная… Теперь полетим.
— Ура! ― дурачась, заорал Дауге.― И запируем на просторе!
Шутя и пересмеиваясь, межпланетники вернулись в транспор тер. Настроение заметно поднялось. Только Богдан Спицын задержался у люка, оглянулся вокруг еще раз и сказал со вздохом:
— Здесь совсем как у Стендаля.
— То есть? ― не понял Быков.
— Все красное и черное. Понимаешь, мне никогда не нравился Стендаль…
Быков снова занял место у пульта. «Мальчик» дрогнул и, набирая скорость, понесся вперед, плавно покачиваясь. Ветер подхватил и рассеял полосу пыли, сорвавшуюся с гусениц. Навстречу мчалась черная пустыня, ветер гнал по ней туманные полосы, горячую пылевую поземку. На красном фоне горизонта гуляли гибкие столбы, вытянутые к тяжелым тучам. Вот вспух маленький холмик, потянулся вверх крутящейся воронкой, влился в тучи ― и еще один черный столб погнал по пустыне ветер.
— Смерчи,― проговорил Быков.― Сколько их здесь…
— Лучше не попадать в такую воронку,― заметил Дауге.
— Да, лучше не попадать,― пробормотал Быков, вспоминая, как однажды смерч ― куда меньше тех, что гуляют по Венере, но тоже громадный ― на его глазах превратил лагерь геологов в центре Гоби в песчаный бархан.
Ветер усиливался. Едва заметный у подножия базальтовой стены, теперь он стучал в лобовой щит транспортера, пронзительно свистел в антенном устройстве. Путь шел в гору, это становилось все заметнее. Транспортер поднимался на обширное плато. Местами слой песка был сорван ветром, и тогда гусеницы дробно стучали по белым потрескавшимся плитам обнаженного камня.
― Странная, однако, на Венере ночь,― сказал Юрковский, тыча пальцем в багрово— красный горизонт.― Ведь, если не ошибаюсь, мы сейчас на ночной стороне, Анатолий Борисович?
Ермаков слегка усмехнулся:
— Да, это ночь… Красное небо, красные тучи, красный сум рак. Так выглядит ночь на берегах Урановой Голконды. За триста километров к югу отсюда ― вечный мрак, а здесь, как видите…
— Вечный закат,― пробормотал Спицын.
— Да.― Ермаков быстро взглянул на него.― Да. Именно так говорил Тахмасиб: «Солнце никогда не заходит над Голкондой…» Все это ― и черные бури, и вечный закат ― все это Голконда, все это загадка. Решать ее начнем мы.
— Скорей бы,― негромко сказал Юрковский, хрустнув паль цами, и отошел вглубь, к Дауге, который писал что—то, устроившись за маленьким откидным столиком.
Спицын, воткнув в шлем пучки разноцветных проводов, скло нился над рацией, пытаясь ― в который раз уже ― связаться с «Хиусом». Дауге и Юрковский принялись обсуждать план изысканий, переходя время от времени на язык жестов, чтобы не орать и не мешать остальным.
Быков передал Ермакову управление, дал несколько полез ных советов, забрался на тюки и приготовился соснуть на ближайшие полтора—два часа, оставшиеся, по словам Ермакова, до Голконды. Но заснуть не удалось.
Богдан Спицын вдруг поднял руку, призывая к молчанию.
Юрковский обрадованно спросил:
— Что? Есть связь?
— Нет… Но… Погодите минутку.
Он принялся торопливо вертеть рубчатые барабанчики верньеров, затем замер, прислушиваясь.
— Пеленги.
— Чьи? «Хиуса»?
— Нет. Слушайте.
Дауге и Юрковский перегнулись через его плечи. Ермаков оставил управление и тоже наклонился к рации. Дауге протяжно свистнул:
— Оказывается, кто—то уже здесь есть?
— Выходит, так.
— Справа по курсу… Интересно! ― Ермаков обернулся к Быкову. ― Алексей Петрович, возьмите управление на минуту.
— Слушаюсь…
Ермаков пристроился рядом со Спицыным и принял от него наушники. Лицо его было встревоженно.
― Три точки тире точка. Кто бы это?
Он снял наушники и поднялся.
— За последние десять лет в район Голконды были направле ны шесть экспедиций и по крайней мере дюжина всевозможных беспилотных устройств.
— Так, может быть…― глаза Дауге расширились,― может быть, там люди? Потерпели аварию и просят о помощи?
— Сомнительно,― покачал головой Юрковский.― Вы как думаете, Анатолий Борисович?
— Кривицкий на Марсе продержался в своей ракете три месяца. Но он нашел воду…
— Да, воду…
Так что, скорее всего, это автоматический пеленгатор. Быков, нетерпеливо ерзавший на своем сиденье, вмешался:
— Ну, будем поворачивать?
— Давайте…
Ермаков думал. Впервые Быков видел, что командир колеб лется. Но причины для таких колебаний были достаточно веские, и это знали все.
— Вода,― произнес Ермаков.
— Вода,― как эхо повторил Юрковский.
— Возможно, это все же недалеко? ― просительно сказал Дауге.
Ермаков решился:
— Хорошо! В пределах двух часов езды ― согласен. Алексей Петрович, поворачивайте. Берите по гирокомпасу,― он снова наклонился над рацией,― шестьдесят градусов примерно. Вот так. И выжмите из двигателя все.
«Мальчик» резво бежал наперерез струям пыли, летящим с севера. Ветер бил в левый борт, и порой удары его достигали такой силы, что Быков «шестым чувством» водителя ощущал неустойчивость машины. Тогда он слегка менял курс, стараясь подставить ударам плотной волны газа с песком лобовую броню, или вытягивал правый опорный шест. Богдан с наушниками сидел за рацией и вполголоса корректировал направление. В зеркале качалось бледное лицо Дауге с закушенной губой. Летели минуты, летели багровые тучи… Раз Юрковский нагнулся и что—то неразборчиво крикнул, указывая вперед. Быков успел заметить сквозь пыль странную стекловидную проплешину в несколько десятков метров в диаметре, посредине
