Саймон не мог притвориться, будто с ним не знаком, или сделать вид, будто временно оглох. Униац говорил таким громким голосом и так настойчиво требовал ответа, что Саймону было не отвертеться. Он сглотнул и с отчаянным усилием взял себя в руки.
— Я не знаю, Хоппи, — смело ответил он. — А как ты себя чувствуешь?
— Я чувствую себя прекрасно, босс. Просто подумал, что это может быть подходящее место.
— Может быть, — лихорадочно согласился Саймон.
— Это была прекрасная мысль, босс, — заявил Униац, хватая предназначенную для него бутылку.
Саймон крепко ухватился за спинку стула.
— О-о, не стоит благодарности, — слабым голосом произнес он. — Это не имеет ко мне никакого отношения.
Хоппи выглядел озадаченным.
— Определенно, вы мне это предложили, босс, — великодушно настаивал Хоппи. — Вы сказали, что в следующий раз мне следует забрать бутылку с собой и где-нибудь с ней запереться. Поэтому я и подумал, не взять ли мне ее в туалет, — это может быть подходящим местом, — выдал Униац резюме потока посетивших его мыслей.
— Сядь! — рявкнул Святой с яростью.
Униац опять опустился в кресло с выражением болезненного непонимания на лице, а Саймон повернулся к остальным.
— Простите нас, — веселым тоном извинился он. — Хоппи поспорил сам с самой насчет одного дела, а у него, можно сказать, всего одна извилина.
Форрест гневно и холодно посмотрел на него. У Розмари на губах появилась полуулыбка, но она быстро исчезла. Доктор Квинтус почти поклонился с открытым ртом. Надолго воцарилось молчание, во время которого Саймон буквально улавливал в воздухе треск размышлений Форреста и Розмари насчет его собственного здравомыслия. Все другие реакции, которые Саймон преднамеренно пытался вызвать у них, уже забылись. Отрицательно сказались две последовавшие одна за другой паузы. Да, чары рассеялись, и Святой снова вернулся к тому, с чего начинал. Он понимал это и, смирившись, перешел к светской беседе, во время которой еще мог представиться шанс.
— Я слышал, что ваш отец попал в ужасную автокатастрофу, мисс Чейз, — сказал он.
— Да.
Единственное односложное слово не давало ничего, кроме подтверждения факта. Однако девушка не сводила глаз с Саймона, и он безуспешно пытался понять, что же теперь выражает ее лицо.
— Надеюсь, он не очень сильно пострадал.
— Довольно сильно обгорел, — пробурчал врач. — Знаете ли, машина загорелась. Но, к счастью, жизни его ничто не угрожает. На самом деле он, вероятно, отделался бы несколькими синяками, если бы не предпринимал героических усилий по спасению секретаря, который оказался в ловушке, в обломках машины.
— Я что-то об этом читал, — соврал Святой. — Его ожоги оказались смертельными, не так ли? А как его звали?
— Бертран Тамблин.
— О да. Конечно.
Саймон достал сигарету из портсигара, закурил и посмотрел на девушку. Его мозг продолжал работать на пугающей скорости, но теперь он вел себя вполне спокойно. Он неторопливо вел беседу, как делает принимаемый в доме друг при обсуждении не слишком важного вопроса, тем не менее представляющего интерес для всех собравшихся.
— Я вспомнил сейчас… Вы сказали сержанту, мисс Чейз, что обратили внимание на перемену в поведении Норы Прескотт после гибели Тамблина.
Розмари молча смотрела на Саймона, ничего не отрицая и не подтверждая. Никакого ободрения от нее он тоже не получил, но продолжал говорить все таким же рассудительным тоном:
— Не замечали ли вы, что они были дружны до несчастного случая? Может, они испытывали какую-то особую привязанность друг к другу…
Саймон заметил, как Форрест и доктор Квинтус повернулись к девушке, словно у обоих возник неожиданно большой интерес к ее ответу. Но она не смотрела ни на одного из них.
— Я не могу быть в этом уверена, — заявила она так, словно очень тщательно подбирала слова. — Конечно, они постоянно пересекались во время работы. Мистер Тамблин являлся личным секретарем отца, почти его вторым я. А потом у нас появилась Нора. Она работала на мистера Тамблина почти столько же, сколько на отца. Иногда я думала, что она… очень нравится мистеру Тамблину, но не знаю, отвечала ли она взаимностью. Разумеется, я ее об этом не спрашивала.
— А у вас случайно нет фотографии Тамблина?
— Думаю, найдется любительский снимок…
Розмари встала, отправилась к инкрустированному письменному столу и принялась рыться в одном из ящиков. Это казалось фантастикой — она ведь подчинилась Святому, будто он ее загипнотизировал. Но Саймон знал, насколько ловко собрал нити и вплел их в новый узор. Если придется играть сцену в таком ключе, его это вполне устраивало. Задав музыку, он не мог получить отказа на такую простую и естественную просьбу. Однако он обратил внимание, что доктор Квинтус проследил за Розмари глубоко посаженными черными глазами, пока она пересекала комнату.
— Вот.
Девушка протянула Саймону самый обычный, отпечатанный в «Кодаке» снимок, на котором двое мужчин стояли на ступенях дома. Один из них был среднего роста и немного полноват, оставшиеся на голове волосы поседели. Второй оказался немного ниже и стройнее, с густыми гладкими черными волосами и в очках в металлической оправе.
Святой коснулся изображенного на снимке старшего мужчины.
— Ваш отец?
— Да.
Лицо мужчины было самым обычным. Он терпеливо улыбался и явно был себе на уме. Но Саймон знал, насколько обманчивыми бывают лица, в особенности на таких фотографиях.
Больше всего в эти минуты его беспокоила мысль о том, что мертвы два человека, занимавшие похожие и тесно связанные друг с другом должности. По роду деятельности они, вероятно, пользовались доверием Марвина Чейза и практически все знали о его делах. Этим двоим, вероятно, также было известно о самых сложных и запутанных деталях бизнеса Чейза гораздо больше, чем кому-либо другому в его окружении. Еще один вопрос звенел в сознании Святого, как сильно диссонирующий колокол: было ли убийство Норы Прескотт первым убийством, к которому привела неизвестная афера, или вторым?
На протяжении всего ужина в сознании Саймона проносились возможные варианты этой аферы. Внешне он вел легкую, ни к чему не обязывающую беседу. Однако из-за неприятных мыслей эта часть вечера приобрела мрачную и пугающую окраску.
Хоппи Униац был обижен, раздражен и отнесся к еде с равнодушием, то есть не просил больше двух порций каждого блюда. Время от времени он запивал съеденное из бутылки, которую держал при себе, потом ставил ее на стол и гневно смотрел на нее, словно она не сдержала данного ему обещания. Саймон с беспокойством наблюдал за Униацем, когда он опасно склонялся над свечами, освещавшими стол. Саймон думал, что одного дыхания Хоппи хватит, чтобы он весь вспыхнул и загорелся синим пламенем.
Форрест больше не возражал. Преимущественно он ел в угрюмом молчании, а когда произносил какие-то слова, то демонстративно поворачивался спиной к Саймону — насколько это позволяло ему место за столом. Он явно решил, что Саймон Темплар — хам и невежа, на которого не стоит тратить хорошие манеры. Розмари Чейз говорила очень мало, но, когда вообще что-то говорила, обращалась к Святому. Она постоянно наблюдала за ним.
Доктор Квинтус оказался единственным человеком, который помогал Святому нести груз поддержания разговора и обменивался с ним какими-то банальностями. Доктор врезался гудящим басом в начало любого разговора и не выдавал ничего, что стоило бы запомнить. Его глаза походили на базальтовые островки на дне сухих пещер. Их выражение никогда не менялось, но, тем не менее, они постоянно медленно двигались,
