– Пункт шестой, – нерешительно зачитал комендант. – Образование: высшее син… кре… кри… кретическое.
Фарфуркис дернулся и пискнул, но опять не посмел. Хлебовводов ревниво вскинулся:
– Какое? Какое образование?
– Синкретическое, – повторил комендант единым духом.
– Ага, – сказал Хлебовводов и поглядел на Лавра Федотовича.
– Это хорошо, – веско произнес Лавр Федотович. – Мы любим самокритику. Продолжайте докладывать, товарищ Зубо.
– Пункт седьмой. Знание иностранных языков: все без словаря.
– Чего-чего? – сказал Хлебовводов.
– Все, – повторил комендант. – Без словаря.
– Вот так самокритическое, – сказал Хлебовводов. – Ну ладно, мы это проверим.
– Пункт восьмой. Профессия и место работы в настоящее время: читатель поэзии, амфибрахист, пребывает в краткосрочном отпуске. Пункт девятый…
– Подождите, – сказал Хлебовводов, – работает-то он где?
– В настоящее время он в отпуске, – пояснил комендант. – В краткосрочном.
– Это я без тебя понял, – возразил Хлебовводов. – Я говорю: специальность у него какая?
Комендант поднял папку к глазам.
– Читатель… – сказал он. – Стихи, видно, читает.
Хлебовводов ударил по столу ладонью.
– Я тебе не говорю, что я глухой, – сказал он. – Что он читает, это я слышал. Читает и пусть читает – в свободное от работы время. Специальность, говорю! Работает где, кем?
Выбегалло отмалчивался, и я не вытерпел.
– Его специальность – читать поэзию, – сказал я. – Он специализируется по амфибрахию.
Хлебовводов посмотрел на меня с подозрением.
– Нет, – сказал он, – амфибрахий – это я понимаю. Амфибрахий там… то-се… Я что хочу уяснить? Я хочу уяснить, за что ему зарплату плотят.
– У них зарплаты как таковой нет, – пояснил я.
– А! – обрадовался Хлебовводов. – Безработный! – Но он тут же опять насторожился. – Нет, не получается!.. Концы с концами у вас не сходятся. Зарплаты нет, а отпуск есть. Что-то вы тут крутите, изворачиваетесь вы тут что-то…
– Грррм, – произнес Лавр Федотович. – Имеется вопрос к докладчику, а также к научному консультанту. Профессия дела номер семьдесят два.
– Читатель поэзии, – быстро сказал Выбегалло, – и вдобавок… эта… амфибрахист.
– Место работы в настоящее время? – сказал Лавр Федотович.
– Пребывает в краткосрочном отпуске. Отдыхает, значить. Краткосрочно.
Лавр Федотович, не поворачивая головы, перекатил взгляд в сторону Хлебовводова.
– Имеются еще вопросы? – осведомился он.
Хлебовводов тоскливо заерзал. Простым глазом было видно, как высокая доблесть солидарности с мнением начальства бьется в нем с не менее высоким чувством гражданского долга. Наконец гражданский долг победил, хотя и с заметным для себя ущербом.
– Что я должен сказать, Лавр Федотович, – залебезил Хлебовводов. – Ведь вот что я должен сказать! Амфибрахист – это вполне понятно. Амфибрахий там… то-се… И насчет поэзии все четко. Пушкин там, Михалков, Корнейчук… А вот читатель… Нет же в номенклатуре такой профессии! И понятно, что нет. А то как это получится? Я, значит, стишки почитываю, а мне за это – блага, мне за это – отпуск… Вот что я должен уяснить.
Лавр Федотович взял бинокль и воззрился на Выбегаллу.
– Заслушаем мнение консультанта, – объявил он.
Выбегалло поднялся.
– Эта… – сказал он и погладил бороду. – Товарищ Хлебовводов правильно здесь заостряет вопрос и верно расставляет акценты. Народ любит стихи – се ля мэнсюр ле кёр ке же ву ле ди[3]. Но всякие ли стихи нужны народу? Же ву деманд анпё [4], всякие ли? Мы с вами, товарищи, знаем, что далеко не всякие. Поэтому мы должны очень строго следовать… эта… определенному, значить, курсу, не терять из виду маяков и… эта… ле вин этире иль фо ле буар[5]. Мое личное мнение вот такое: эдэ-туа э дьё тедера[6]. Но я предложил бы еще заслушать присутствующего здесь представителя снизу товарища Привалова, вызвать его, так сказать, в качестве свидетеля…
Лавр Федотович перевел бинокль на меня. Хлебовводов сказал:
– А что ж, пускай. Все равно он постоянно выскакивает, не терпится ему, вот пускай и прояснит, раз он такой шустрый…
– Вуаля, – с горечью сказал Выбегалло, – ледукасьон кон донно женбом дапрезан!
