плотно сжал губы, встал из-за стола и подошел к одному из шкафов. Он вернулся, держа в руках человеческий череп, обыкновенный череп, который можно увидеть в биологическом кабинете в любой школе. Ни слова не говоря, он поставил его на стол рядом с электроэнцефалографом и начал прилаживать на нем электроды. Мы окаменели от изумления.
Когда электроды оказались на месте, Алик пристально посмотрел на нас из темноты, затем повернул тумблер.
Восемь перьев, все одновременно, пронзительно взвизгнули и заплясали на бумаге. Как загипнотизированные, мы смотрели в насмешливые пустые глазницы. А прибор продолжал торопливо и взволнованно выписывать лихорадочную кривую биотоков бодрствующего человека.
— Вот так… — назидательно сказал Монин. Мы встали и поспешно стали с ним прощаться, боясь еще раз взглянуть на столик рядом с электроэнцефалографом.
В темноте мы сбились с пути, долго шли по высокой мокрой траве, обходя низкие темные здания, шагали вдоль металлической решетки, за которой простиралась тускло освещенная сырая улица. Ветки шиповника цеплялись за плащи и противно царапали по поверхности. Когда, наконец, мы вышли из ворот и остановились, чтобы передохнуть, наш членкор Федя Егорьев сказал:
— Наводки. Конечно, наводки от сетевого тока…
С этой удобной, успокоительной мыслью мы разъехались по домам…
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Прочитанная книга неизбежно уходит в прошлое. Каждая, впрочем, по-своему. Одна перестает быть нашим сегодняшним живым впечатлением, но остается в памяти. Другая просто исчезает, проваливается куда-то в небытие, словно ее и не было. Иной раз даже трудно потом вспомнить, читал ты эту книгу или не читал.
Произведения, собранные в этом сборнике, написаны в разное время: одни — лет пять—шесть тому назад, другие — семь—восемь. На первый взгляд, срок небольшой, но ведь речь идет о такой бурно развивающейся области литературы, как научная фантастика, а это меняет дело. С каждым годом пишется все больше научно-фантастических повестей, рассказов, романов, с каждым годом мы становимся все требовательнее. Фантастика стареет быстро. Поэтому сказать, что мы помним ту или иную вещь, прочитанную пять—десять лет назад, значит сказать немало. А “Страну багровых туч” Стругацких и рассказы и повести А.Днепрова мы помним. Теперь же, будем надеяться, они снова станут живым впечатлением для тех, кто перечтет или прочтет их заново.
“Страна багровых туч” была задумана и начата за год до запуска первого искусственного спутника Земли, в 1956 году. Тема покорения космоса, одно время основательно заброшенная, снова проникла в эти годы в сознание фантастов. Когда Стругацкие брались за перо, И.А.Ефремов уже заканчивал “Туманность Андромеды”. Она вышла в 1957 году. Год начала космической эры стал годом, когда советская фантастика вступила в самый свой знаменательный период развития. “Страна багровых туч” появилась два года спустя. Но Иван Ефремов, приступая к “Туманности Андромеды”, был уже опытным писателем, чего никак нельзя сказать про Аркадия и Бориса Стругацких.
Они целиком принадлежа! новому периоду развития советской фантастики, и “Страна багровых туч” — их первый роман.
Когда писалась эта книга, Борис Стругацкий был аспирантом Главной астрономической обсерватории в Пулково (ГАО). Старший, Аркадий, в начале работы над романом был переводчиком-референтом в Институте технической информации, в конце — редактором Гослитиздата. По образованию он японист. Работа над романом отнюдь не была для них отдыхом от постоянных занятий, скорее — новым способом их применения. Многочисленные дела героев описаны с подробностями, известными только профессионалам, и с умением, присущим только писателям. У начинающих литераторов оказалась на редкость крепкая хватка. Стоит прочитать несколько страниц, и сразу становится понятно — эти люди видят, слышат, чувствуют то, о чем пишут.
И все же, разве не устарел этот, написанный восемь лет назад роман? Ну, скажем, с научной стороны? Например, разве Венера такая, как ее описали Стругацкие?
Верно, Венера другая. У нас еще очень мало проверенных данных об этой планете, однако не остается сомнений, что главная трудность, с которой столкнулись бы космонавты, высадившиеся на Венере, состояла бы в невероятно высоких температурах ее поверхности и атмосферы. Несколько сот градусов выше нуля по Цельсию — вряд ли можно придумать худшие условия для существования развитых форм органической жизни и для пребывания землян на этой планете. Перед этим ничто и радиоактивные пустыни, и атомные вулканы, и черные бури, описанные Стругацкими. В одном из последующих романов Стругацких, “Возвращении”, герой встречает группу людей, готовящихся лететь на Венеру, для того чтобы превратить ее “во вторую Землю”. “— Венеру? — спросил он недоверчиво… — А вы были когда-нибудь на Венере?” Увы, недоверие героя оказалось оправданным…
Все это так. Одно только неверно — подобный подход к роману. Будь “Страна багровых туч” научно- популярным произведением, сказанное просто перечеркнуло бы эту книгу С художественным произведением дело обстоит иначе.
Конечно, автор научно-фантастического романа старается исходить из достоверных данных — во всяком случае тогда, когда речь идет о вещах общеизвестных. Никто не станет писать роман, основанный на гипотезе о том, что Земля плоская и стоит на трех китах. Примись Стругацкие за свой роман сейчас, у них бы все на Венере выглядело иначе. Или все выглядело бы точно так же, но планета называлась иначе. Мы знаем, что авторы не угадали правду о Венере. Но кто мешает нам представить какую-либо иную из бесчисленного множества планет, где условия окажутся сходными с “Венерой” “Страны багровых туч”?
Роман принято судить по тому, насколько соблюдена логика задачи, поставленной самим художником. В том числе, если речь идет о научно-фантастическом романе, и логика научная. А эта логика соблюдена у Стругацких безупречно. В этом романе заключено в зародыше немало из того, что составит потом силу Аркадия и Бориса Стругацких, — и точность детали, и попытка нарисовать нравственный конфликт, и напряженность действия, но главное — и это обещало дальнейшие успехи Стругацких — удивительная для начинающих последовательность художественного мышления.
Эта последовательность мышления, эта верность художников самим себе помогла потом Стругацким показать себя такими многообразными писателями. Они вольны выбирав любую отправную точку — фактическую и художественную — для своего романа, но потом уж, что называется, оказываются рабами идеи и не оставляют ее до тех пор, пока не извлекут из нее все возможное. Самые, казалось бы, непохожие один на другой романы и повести Стругацких имеют в своей основе это общее свойство таланта писателей.
И, разумеется, общие идеи, высказанные через героев.
Герои “Страны багровых туч” с их житейской непритязательностью, требовательностью к себе, большой честностью послужили своеобразным нравственным эталоном, по которому мерялись достоинства и недостатки остальных персонажей романов и повестей, написанных Стругацкими. Писатели говорили потом о тех, кто похож, и о тех, кто не похож на этих героев
Впрочем, не стоит забывать об одном обстоятельстве.
Назвать героя эталоном — это, конечно, значит сказать о нем хорошо, но все же не значит сказать достаточно. О героях “Страны багровых туч” в самом романе сказано хорошо, но мало. Они скованы, их словно давит все время груз обязательств перед сюжетом. Героям Стругацких предстояло еще освободиться, сделаться веселыми и немного бесшабашными научными сотрудниками (младшими) или даже совсем бесшабашными школьниками (правда, старшими) и перестать демонстрировать свою преданность делу при помощи военной выправки и по-военному немногосложных ответов. Они словно 5ы повзрослели, несмотря на все свои несолидные повадки — внешне их совсем уже мало трогает.
Стругацкие сделали го, что удается далеко не всем — создали своего героя. Нас не должно поэтому удивлять, что их герои переходят из романа в роман. Не должно это нас и пугать. Писателям не грозит опасность остановиться в своем развитии. Их герой выходит из каждого следующего романа не таким, каким
