надеялись, если подольше их жертва пробудет в состоянии страха, тем скорее у неё развяжется язык.
Ростислав постучал в дверь, попросил вывести его.
— Не стучи, не открою! — прикрикнул полицейский.
— Открой, ты же украинец! — бил на чувства Ростислав.
— Украинец, да не такой, как ты! — ещё злее огрызнулся шуцман.
— Завтра и я стану шуцманом и буду так же старательно служить немцу. Ведь мы безвинно тут сидим, вот увидишь, скоро нас выпустят.
— Но пока ты стучишься и просишься, а не я… Сегодня я у власти, а что будет завтра — меня не касается, — издевался шуцман. — И не стучи! По-хорошему тебе говорю.
— Что поделаешь, раз ты такой несговорчивый. Пусть будет по-твоему, пока ты у власти!
— Не пока, а у власти! — в сердцах гаркнул фашистский верноподданный.
Когда пришла смена, Ростислава вывели, и ему удалось украдкой осмотреться. Потом он рассказал:
— Дверь из коридора во двор запирается на засов.
На вторые сутки, утром, нас перевели в другую камеру. Чем был вызван этот перевод, мы не знали. Здесь застали двух незнакомых парней.
Шуцман-переводчик пренебрежительно бросил:
— Теперь вам будет веселей.
Как только он ушёл, незнакомцы начали ругать себя, зачем их черт надоумил красть баранов у соседей. Не успели даже порезать их, как шуцманы нагрянули… Грозятся, бесы проклятые, в расход пустить.
— Как думаете, что с нами сделают?
— Кто его знает, — уклончиво ответил я.
— А вы за что попались? — поинтересовались незнакомцы. — За кражу или за политику?
— Мы и сами не знаем, за что! Надеемся, что немцы убедятся в нашей лояльности и выпустят.
Любопытство парней насторожило. Мы сообразили: подосланные, хотят выведать правду у нас.
Собеседники расспрашивали о нашей семье, о друзьях.
Вечером незнакомцев увели «на допрос», и больше они не возвращались.
— Осеклись! — улыбнулся Ростислав.
Как только мы остались в камере вдвоём, я спросил у брата:
— Рискнём?
В его глазах прочёл согласие.
— Тогда за дело!
Я сорвал с нар доску, вставил конец её между прутьями решётки. К счастью, они не были сварены и легко поддались. В окне образовалось отверстие.
— Ага! — вырвался у меня вздох облегчения.
Ростислав стал спиной к двери, чтобы часовой не смог посмотреть в «волчок».
В этот момент раздался резкий звон: били о рельсу.
«Тревога? По какому поводу?»
На Дивенских хуторах клубился густой чёрный дым, мы увидели языки пламени…
В коридоре поднялась беготня. Потом снова наступила тишина. Все полицейские, в том числе и стражники, отправились тушить пожар.
Мы недоумевали: неужели призвали на помощь и часового? Я подошёл к двери, постучал. Молчание…
Вот самое время действовать!
Изо всей силы я начал раздвигать доской прутья оконной решётки. Они пружинили, скрежетали. Но я работал с удесятерённой энергией. Наступил момент, когда, несмотря на все старания, прутья больше не поддавались. Я полез первым, рассчитывая расширить отверстие. Но оно оказалось слишком узким для меня.
Мы задумались…
А пожар бушевал. Над городом уже сгущались вечерние сумерки.
Вдруг откуда-то сверху в камеру полилась музыка. Мы оторопели. Кто бы это мог в такую минуту? Оказалось, наверху остался дежурный. От скуки он завёл патефон. Теперь побег усложнился. Есть стража… И всё-таки мы действовали. Вряд ли представится ещё подобная возможность!
— Лезь! — сказал я брату.
Ростислав просунул голову, затем плечо и… застрял. Прутья сдавили ему грудь, дальше не пропускали.
— Коля, тяни назад! Я не пролезу! — простонал он.
— Нет! Потерпи! Возврата нет, или пролезть или… Я с силой сжал его бедра.
— Крепись, Ростик, — подбадривал брата. — Ну!…
О, счастье! Ростислав, наконец, пролез через окно. Теперь надо спешить. Дорога каждая секунда. Я подал брату одежду и поторопил его.
— Скорей одевайся и беги вправо, вдоль стены здания, от гаража уходи напрямик через поле. Оружие зарыто в муравейнике, с правой стороны Медведовского тракта. Ростик, прислонись к решётке! — я поцеловал брата. — Беги! Оружие передашь отцу, отомстите фашистам за меня!
Но Ростислав не уходил от окна. Чистые, как росинки, слёзы катились по его щекам. Он шевелил дрожащими губами:
— Никуда от тебя не уйду! Умирать будем вместе!
Слова брата так разволновали меня, что я даже не знал, как поступать дальше. Повторил: — Беги! Не глупи! Сейчас возвратятся с пожара полицейские — и тогда всё пропало! Беги, умоляю!
Но Ростислав упорно стоял на своём:
— Я не оставлю тебя!…
И тут я вспомнил о двери, которая выходит во двор. В сердце зажглась искорка надежды: Брат уловил мою мысль. Он бросился туда, рукавом выдавил стекло над дверью и отвернул тонкую решётку. Ростислав сунул руку вовнутрь, отвёл железную штабу и очутился в коридоре, затем открыл дверь в камеру.
Такую радость невозможно описать. Мы крепко обнялись. Ростислав шептал:
— Вот видишь! Даже не верится!
Сейчас тревожила одна мысль: только бы добраться до муравейника…
В звуках патефонной музыки тонули осторожные шаги беглецов. Пригибаясь, мы, словно тени, прошмыгнули мим.о здания гестапо и гаража. Перелезли через забор и побежали огородами. Возле луга, залитого талой водой, остановились. Куда теперь? Если огибать разлив справа — выйдем на шоссе. Но по этому шоссе за нами могли послать погоню. Влево от луга — незнакомые места.
Мы кинулись в холодную воду. Идти было трудно, попадались ямы, в которые проваливались по пояс, а то и по шею. Наконец выбрались на сухое место. Выжали одежду. Прислушались — вокруг тишина.
— Какое сегодня число? — спросил я у Ростислава.
— Тринадцатое мая!
— Хотя и чертовое число, но, считай, нам повезло!
— Дай бог, чтобы до утра за нами не кинулись! — запричитал Ростислав.
— Ну, бегом!
Когда мы приблизились к Дивенским хуторам, раздался чей-то окрик:
— Стой!
Не раздумывая, мы побежали ещё быстрее. Грянул выстрел. Второй… Третий… Пули просвистели над головой. Потом всё стихло. Далеко от злополучного места остановились, передохнули. Кажется, опасность миновала. Пошли умеренным шагом. Очутились на шоссейной дороге. Перед нами, сразу же за мостом, раскинулось село Невирков. Три дня назад мы простились там с мамой, пообещав ей скоро вернуться…
Миновали кладбище, луг. Выбившись из сил, мы еле волочили ноги.
Наконец, вошли в лес. Задумчивый, гордый, полный таинственности и очарования, он встретил нас неумолчным щебетом и гомоном птиц. А какое небо! Лазурно-прозрачное, ёмкое, безбрежное…
Никто не видел, как ночью шуцман посетил дом Петра Косолапого. Прощаясь с хозяином, гость предупредил: «Смотри в оба!»
Как только забрезжил рассвет, Косолапый, опасливо озираясь по сторонам, через Жерновские хутора
