удар, вызывает ускорение ракового перерождения. И ничего с этим сделать нельзя. Клетка поражена. Она хранит в себе след поражения, как печать, оттиснутая в горячем сургуче. Проходит пять месяцев после поражения, а след все хранится и к концу пятого месяца вызывает ускорение ракового перерождения.
Алла закончила свое сообщение и села на место, розовая от пережитых волнений.
Юрий не вслушивался в вопросы и ответы Аллы Гречихиной. При взгляде на спокойное, благообразное лицо Всеволода Александровича, складки в углах его корректно сжатых губ и черный галстук бабочкой у Юрия холодела спина и сердце тоскливо и тягостно сжималось. Брандт выступил с самым лестным отзывом. Потом рецензент — с кафедры радиационной биологии — отмечал, что работа вскрывает одну из важных особенностей пораженной клетки — ее склонность к опухолевому перерождению.
Легкий удар в бок вывел Юрия из оцепенения. Ярослав снова усаживался рядом, возбужденный, переполненный какими-то новостями, которыми он успел зарядиться за двадцатиминутное отсутствие.
— Был сейчас на кафедре биоэлектроники, — шептал он, придвигаясь к Юрию. — Потрясающие известия. Завтра в Доме ученых заседание Комитета по пицундскому космическому снаряду. Я насел на Владимира Николаевича насчет того, чтобы присутствовать на заседании. Он молодец. «Пропусков никаких добыть вам не смогу. Но вы же, — говорит, — знаете, что и где. Приходите. Когда я был студентом, — говорит, — я в пропусках не нуждался».
Но даже и это сообщение не вывело Юрия из его подавленного состояния. Он понимал теперь, что ему предстоит бой за идею, которая непременно потерпит поражение при столкновении с фактами, представленными его товарищами, и выставит его перед комиссией в плачевном виде.
Весь перерыв и минут двадцать после перерыва он проходил по коридорам, чтобы собраться с мыслями. Когда Юрий вошел в аудиторию, Ярослав уже кончил говорить и шел на свое место. Сверх ожидания обсуждение его работы прошло спокойно. Опять хвалил Брандт, не сделав никаких замечании по поводу самой работы. Рецензент отметил в работе вполне убедительные данные, подтверждающие идею профессора Брандта о малигнизирующем действии космических лучей. Что же касается заключительной части работы, то она, конечно, не имеет прямого отношения к теме, хотя и характеризует несомненные исследовательские навыки дипломанта...
— Чернов, — председатель называет его фамилию. И Юрий стоит на кафедре и чувствует, какой он высокий, нескладный, длиннорукий и как он судорожно сжимает подвернувшийся под руку кий-указку. Он не смотрит в свои записи, они ему не нужны. Он произносит первую фразу, и спокойствие, нет, не спокойствие, а огромное напряжение сил вдруг начинает руководить его словами и действиями.
...Я кончил, — слышит он свою заключительную фразу и смотрит на часы. Он говорил ровно двадцать минут и сказал то, что хотел, и так, как хотел. Вот полученный им факт. И он сделал из него вывод — защита и нормализация пораженной клетки возможны, и в механизме нормализации заключается путь к преодолению всех последствий лучевого поражения.
Он спокойно стоит, ожидая вопросов. Брандт смотрит выжидательно на Штейна. Штейн бледен. Очевидно, он только сейчас понял, что просмотрел ту часть работы, где приводятся данные о восстановлении регенерационной способности после сильного рентгеновского поражения. С вопросом поднимается рецензент Галин.
— Как же вы представляете себе механизм нормализации клетки, испытавшей глубокое лучевое поражение?
— Очевидно, поврежденные белковые молекулы обладают свойством восстанавливать себя до целого, — отвечает Юрий, — после чего они строят аппарат, необходимый для их воспроизведения, то есть нуклеиновые кислоты, РНК и ДНК.
— А не кажется ли вам, что ваше объяснение находится в противоречии с общепринятыми взглядами на отношения белков и нуклеиновых кислот?
— Проще говоря, кто кого строит, белок строит ДНК или ДНК строит белок? — вежливо поясняет вопрос Брандт.
— Мне, конечно, известна общепринятая точка зрения на взаимоотношения нуклеиновых кислот и белков, — отвечает Юрий ровным, даже монотонным, голосом, точно читая чей-то текст. Он и в самом деле его читает: ответ вспыхнул в его сознании и стоит перед ним как надпись в кинофильме, ослепительно белея на темном фоне экрана. — Да, она мне известна. Рибонуклеиновая кислота рибосом является необходимым звеном механизма синтеза белков. Но в отношении дезоксирибонуклеиновой кислоты, ДНК, доказательств ее непосредственного участия в синтезе белка нет.
Он замолкает. На лице Всеволода Александровича выражение мягкой, даже любовной, снисходительности к неожиданной ошибке своего ученика.
— Но ведь это же неверно, Чернов, — говорит он негромко.
— Во всяком случае, такая точка зрения существует, — продолжает Юрий. — Что же касается синтеза рибонуклеиновой кислоты, РНК, то при любом повышении уровня белкового обмена в клетке немедленно появляется множество рибосом. Нельзя исключить гипотезы, что РНК строится в результате активности белка.
Молчание.
— Значит, белок строит рибосомы, а рибосомы белок? — опять спрашивает Брандт.
— Я считаю допустимым такое толкование.
— И на этом основании вы приходите к выводу, что клетка может восстановить нарушения, вызванные лучевым поражением?
Юрий колеблется. Вот вопрос, которого он ждал. Вопрос задает сам профессор. За профессором стоит вся возглавляемая им наука во всеоружии бесчисленных фактов, добытых точнейшими экспериментами. В течение двух дней с этой же кафедры в восьми дипломных работах излагались новые факты, добытые под руководством Всеволода Александровича и подтверждающие его идеи. Плакаты, таблицы, диаграммы, снятые с реек и свернутые рулонам, стоят в углу аудитории, напоминая о миновавших волнениях защиты. На этих плакатах и таблицах запечатлены все последствия удара космических лучей по клетке: ослабление восстановительных сил, опухолевое перерождение тканей, возникновение наследственных уродств. И каждый плакат, каждая таблица кричат о клейме, выжженном в молекуле ДНК потоком космических молний. Навечно, навсегда, не оставляя никакой надежды.
А надежда должна быть. Наука существует только для того, чтобы показывать людям путь в будущее. Наука должна освещать, а не омрачать утверждение человека на новой ступени его развития — жизни в эпоху атомной энергии и покорения космоса! Люди должны войти в эту эпоху не под гнетом мысли о самоистреблении факторами новой техники, а под знаменем торжества над покоренными силами природы! Люди должны жить, несмотря на трудности первых шагов в новой эпохе. Люди будут жить! Эти мысли с бешеной скоростью мелькают в голове Юрия. Он чувствует, что бледнеет от усилия, которым сдерживает это мелькание. И снова слышит свой голос, читающий ровно и невыразительно, но ясно и отчетливо: — Нет, не только поэтому. В основе вывода, который я делаю, лежит факт — последствия космического поражения с течением времени ослабевают: ткани приобретают вновь утраченную регенерационную способность. При этом в клетках происходит накопление рибосом, необходимых для производства белковых молекул.
Юрию не хватает воздуха. Сердце стучит в груди так гулко, что удивительно, почему этот стук не слышен в аудитории. Он судорожно вздыхает, но продолжает говорить все так же размеренно и четко.
— Контрольный опыт с сильным поражением ткани рентгеновыми лучами в условиях механического повреждения показывает, что клетка может нормализоваться даже после того, как в ее веществе появилось по крайней мере десять миллионов ионизированных молекул, что означает десять миллионов очагов разрушения. Допустить, что какая-то часть клеток при этом сохранила незатронутым весь набор молекул ДНК, мне представляется невероятным. Вот почему я счел возможным присоединиться к той точке зрения, что нормализация клетки после лучевого поражения возможна и осуществляется за счет деятельности рибосом, воспроизводящих белки клетки.
Он замолчал. Едва расслышал голос председателя: «Нет ли еще вопросов?» Вопросов больше не было. Юрий направился к своему месту.
Выступал Брандт. Хвалил Юрия. Способный студент. О качестве его работы выскажет свое мнение рецензент. Но у него, у Брандта, сложилось впечатление, что Чернов, несомненно, будет хорошим исследователем. Брандт улыбнулся. Если, конечно, научится критически оценивать результаты своих экспериментов. Чего он, Брандт, от души ему желает.
