замахнулся для нового броска, но Ник, увидев состояние противника, и не переставая раскручивать дубину, быстро сориентировался и сделал шаг к нему. Дубина, просвистев в воздухе на очередном круге, наткнулась на другое ухо Длинного и переломилась. Удар был жутким по силе. Тело его пролетело метра два в мою сторону и упало на землю лицом вниз. На всякий случай я пару раз ударил поверженного мексиканца ногой по голове, а подбежавший Ник, тоже на всякий случай, пару раз огрел его дубиной по спине. Теперь Длинный лежал тихо и неподвижно, но все еще сжимая нож в руке.
– Вот тварь настырная. – Ник попытался разжать его пальцы, чтобы забрать оружие, но ему это не удалось. Тогда он хладнокровно поднял дубину и ударил ей по сжатому кулаку, словно хотел расколоть орех. Кости хрустнули и пальцы разжались.
– Я его возьму себе как сувенир, – сказал он, разглядывая нож.
– Возьми, – я пожал плечами и перевернул тело Длинного на спину. Он дышал, но был без сознания. – Его надо связать.
– Чем? – Ник удивленно посмотрел на меня.
– Сними с него ремень, а мне дай нож, – я протянул руку, и Ник передал его мне.
Пока он возился с ремнем, я содрал с Длинного рубашку. На его смуглом теле различными оттенками фиолетового цвета переливались большие синяки, оставленные нами при прошлой встрече на аллее. Я порезал рубаху на полосы, которые связал вместе. Когда все было готово, мы перевернули мексиканца на живот, завели ему руки за спину и туго связали их получившейся веревкой, а ноги перетянули его же ремнем. От рубашки остались нетронутыми рукава, и, чтобы не пропадать добру, я нарезал из них новые полосы и сделал еще одну веревку. Откинув голову Длинного назад, я ножом разжал его челюсти, вложил ему в рот среднюю часть веревки, затянул ее в узел на задней стороне шеи, после чего подтянул связанные за спиной руки вверх и привязал к ним оставшиеся концы веревки. Теперь он не мог освободиться самостоятельно, а мы могли спокойно передохнуть.
– Что будем с ним делать? – я устало ткнул пальцем в сторону Длинного.
– Давай его грохнем, – не раздумывая ответил Ник, с ненавистью глядя на связанного бандита.
Тот уже начал приходить в себя. Сдавливающая разинутый рот веревка заставила его закашляться. Ник одним прыжком подскочил к нему и с силой ударил ногой в живот:
– Заткнись, сука, а то я тебе сейчас язык через ноздрю выну, – прошипел он, и согнувшийся от боли Длинный испуганно притих.
Ник еще раз пнул связанного, после чего сходил за валявшимся рюкзаком Длинного и вернулся на место.
– Ты не зверей, Никит, – меня начинала раздражать его чрезмерная жестокость.
– А я не зверею. – Он остервенело взглянул на меня, а затем продекламировал: – Просто таковы обстоятельства, и, чтобы из них выпутаться, нам следует быть предельно жесткими.
– Согласен, – кивнул я. – Но только уподобившись этому уроду один раз, навсегда останешься таким же, как он.
– Ничего, – кусая губы, процедил Ник сквозь зубы. – Что нас не убьет, то сделает сильнее!
– Один скажет красивую глупость, а другие ему, как попугаи, вторят. – Я пристально посмотрел ему в глаза. – Я видел многих, которых обстоятельства не убивали, но и не делали сильнее. Они их ломали. И это то, что сейчас происходит с тобой. Ты напуган, ты паникуешь и оттого вымещаешь свой страх на беззащитном враге. Но нам сейчас нужна не паника, а холодный расчет.
Ник хотел что-то ответить, но потом отвел глаза и закрыл лицо ладонями.
– А как ты думал? Я, наверное, должен радоваться чудным приключениям, свалившимся нам на голову? Конечно, я боюсь, – сказал он, не отрывая ладоней от лица. – Ты представляешь, что будет, если он выживет и снова выловит нас? – Ник поднял голову и указал на скрючившегося на земле Длинного. – Он испытает оргазм, если сдерет с нас живьем кожу.
– Знаю, но я не могу просто взять и перерезать ему глотку, как барану. Ты можешь?
– Наверное, нет, – он растерянно покачал головой.
– Вот то-то и оно. Не уподобляйся ему, оставайся человеком. И паниковать не надо. Выберемся.
– Как выберемся? Ты знаешь, где мы или куда нам надо идти? Со всех сторон чертовы джунгли! – он развел руками, окидывая взглядом окружавшую нас стену густых зарослей. – Мало того, что за нами гонится банда идиотов с автоматами, у меня от голода живот сводит, а от жажды язык уже одеревенел. Даже если предположить, что эти сволочи потеряют наш след, мы умрем здесь от жажды и голода.
Я присел на корточки напротив него. Вид его был удручающим. С ввалившимися щеками, небритый, грязный человек со следами спекшейся крови в волосах и на рубашке. Человек, пересекший тысячи километров, чтобы отдохнуть и набраться новых впечатлений, волей рока оказавшийся где-то в непролазных джунглях Центральной Америки. Я хорошо понимал состояние Никиты, поскольку и сам пребывал в некоторой растерянности, но я знал, что нельзя поддаваться панике. Нам не на кого было рассчитывать, и только от нас самих теперь зависела наша дальнейшая судьба. Следовало найти какие-то слова, чтобы вывести его из подавленного состояния, приободрить и заставить собраться с духом.
– Лет пятнадцать назад в амазонских джунглях разбился самолет. Выжила только одна девочка лет одиннадцати. Она скиталась около двух недель, пока ее не подобрали индейцы. Представляешь, две недели маленькая испуганная девочка провела в одном из самых диких уголков земного шара, где все и вся было против нее. И она выжила! А нам с тобой уже далеко не по одиннадцать, и мы два здоровых мужика. Да к тому же мы не изнеженные америкозы, которые даже в зоне боевых действий для своих солдат супермаркеты развертывают и у которых солдаты воевать отказываются без должного обеспечения туалетной бумагой. Мы с тобой два российских мужика. А если человек научился выживать в нашей веселой стране, он выживет в любых условиях.
– Не любишь американцев? – Ник поднял на меня глаза.
– Нет. А за что мне любить тех, кто повсюду сует свое свинячье рыло и всем пытается навязать свои правила? Мне не нравятся люди, которые всей страной визжат от восторга, когда их солдатня бомбит чужие города, сотнями убивая невинных женщин и детей, а когда грохнут кого-нибудь из них, начинают визжать, что их не устраивает такая война. Наглые и бездушные.
