чашку Квинтусу. Монах окунул в смесь кончики пальцев и – мягче, чем Лангуасс, – провел ими по руке вдоль пореза вверх и вниз.
К своему стыду, Ноэл почувствовал тошноту, хотя вспомнил, что во время ритуала в Илетигу не он, а Квинтус, прятал глаза.
Он положил пальцы на край чашки, собираясь собрать остаток, но внезапная мысль остановила его.
– Лейла, – прошептал он.
– Ну и что? – быстро спросил Лангуасс, хмуро и жестко.
– Она должна быть здесь!
Лангуасс промолчал, но окровавленной рукой прижал пальцы Ноэла к чашке, заставляя взять тягучую жидкость. Затем схватил чашку и провел по ней своими пальцами, стремясь собрать последние капли.
Посмотрев на Ноэла, он зло сказал:
– Я принес тебе жизнь, Кордери. Используй ее или будь проклят!
Ноэл колебался еще мгновение, пораженный жестокостью пирата, бросающего любовницу. Потом, уступив, обхватил пальцами порезанную руку, царапая рану, кусая губы от боли.
Когда боль прекратилась и он открыл затуманившиеся от слез глаза, то увидел Лангуасса, облизывающего по одному окровавленные пальцы.
– Я хотел бы запить это сладкой мадерой, – сказал пират. – Мы подняли бы тост за поддержку наших душ и за надежду, что тела останутся невредимыми до конца. Мы теперь братья, и ничто этого не изменит.
Только тогда Ноэл спросил о том, о чем не решался спросить раньше.
– Как, Лангуасс?.. – прошептал он. – Как ты получил семя?
– Какая теперь разница? – спросил пират. – Тебе же было все равно, когда ты сказал, что я могу украсть его? Ты раньше не думал о том, как я собираюсь выполнить задачу? О нет, мой кровный брат… ты тогда не беспокоился и сейчас не должен спрашивать.
Ноэла задел намек. Боль от раны была сильнее, чем он ожидал, к тому же он почувствовал боль в животе.
– У нас мало времени, – сказал Квинтус, вновь принимая руководство, которое давно уступил своему протеже. – Я забинтую ваши руки, а вы мою. Если станем вампирами, раны заживут, если нет – их надо будет прикрыть. Мы должны поскорее уйти отсюда. Ты пойдешь за Лейлой, Лангуасс, после того как я забинтую тебе рану?
– О да, – ответил Лангуасс, ощупывая порез на груди. – Забинтуй хорошо, отец, ночью нам придется идти дольше, чем мы себе представляем. Я захвачу свою крошку и черного тоже, у нас должен быть достаточный источник крови. Я думаю, что Нгадзе придет, хотя его и не предупредили.
– Надеюсь, – сказал Квинтус. – Полагаю, что он тоскует по дому. В любом случае, уверен, он не поднимет тревогу.
К своему стыду, Ноэл опять почувствовал тошноту.
Он только сейчас понял последствия содеянного и то, что об этом следовало думать раньше. Тот факт, что Лангуасс утаил эликсир от своей любовницы, так как мог нуждаться в ней как вампир, поражала Ноэла своей бессердечностью. Он не мог выразить словами свою боль. Кто бы мог подумать, что пират может преследовать свои цели! И смеяться над ним, со своим братством, замешанном на преступлении!
Мысль, что он может сейчас стать хищником и использовать Нтикиму и Нгадзе, как когда-то Гендва, была более болезненной, чем Ноэл мог себе представить. Он изо всех сил старался взять себя в руки, Квинтус бинтовал ему рану, когда пират вышел из комнаты с таким видом, какой, пожалуй не напускал на себя много лет.
– Что я наделал? – спрашивал Ноэл своего лучшего друга. – Что я наделал?
Квинтус ответил не сразу, но сурово взглянул на него, зная: ему не сказали, не доверили, его мнения не спросили. Старик был обижен, его ранило, что Ноэл постыдился или побоялся доверить ему свои мысли.
– Только время все рассудит, – сказал Божий человек. – Возможно, ты избавил нас от опасности. А может быть, наоборот, только приблизил нас к смерти.
12
Когда они спешили по темным коридорам выбраться из города, никто не пытался им помешать. Они нашли дорогу вниз по извивающейся расселине к склонам за Адамаварой. Пришлось быть очень внимательными, ориентируясь по звездам и лунному полумесяцу, но к рассвету все пятеро благополучно спустились вниз.
Четыре осла, приведенных год назад в Адамавару, терпеливо ждали их, привязанные к дереву, Нтикимы не было. На спинах ослов они увидели мешки с пищей и одеялами, в одном были четыре мушкета с порохом и пулями, чему Ноэл обрадовался, но не так сильно, как Лангуасс. Ноэл осмотрел все, удивляясь отсутствию Нтикимы, но нужно было поскорее уходить. Если Кантибх или Аеда обнаружили исчезновение, погоня неминуема.
Каждый из четверых мужчин повел осла, Лейла шла позади. Они начали спуск по крутому склону, на северо-запад, прочь от страны элеми. Ноэл оглянулся на цыганку, посмотрел на суровые серые вершины.
«Прощайте, сады Эдема, – саркастически подумал он, – и вперед, к стране, где каиновы дети сеют смуту».
Он жалел, что уходит из Адамавары, но не мог унять тревогу, думая о трудностях предстоящего пути. Идя под пологом листвы, конца которой не будет много дней, он рассуждал, чувствует ли человек, превращающийся в вампира, изменения внутри себя и что это за чувство. В себе он пока не ощущал
