билет в двадцать тысяч? Ведь подобным же образом вы могли предложить окупить эти деньги?
— Конечно же нет, — ответил Шарло. — Вообще странно, что вы могли предположить, что суд на Новом Риме можно склонить в какую-либо сторону. Новоримляне гордятся своей многократно доказанной честностью и правдивостью.
— Ага, — сказал я, чтобы показать, что поверил ему.
— Давайте не будем тратить попусту время на то, чтобы доказать, что мы очень умные. В моем возрасте это обременительно. Скажите лучше, что вы думаете о моем корабле?
Многие люди могли бы думать об этом корабле, как о своей собственности; с точки зрения закона Алкадор и Циммер должны были быть его владельцами. А ведь только они не претендовали на это. Мне это представлялось следующим образом: Шарло владел только большими компьютерами и чужими умами. А Алкадор и Циммер владели звонкой монетой, которая всегда была под рукой. Дель Арко владел мусорной кучей из пластика и металла. Корабля не существовало до тех пор, пока он не взлетел. А в глубоком космосе корабль был мой. Он был мною. Эрго — это был мой корабль. Рассказывая Шарло, как вел себя корабль при управлении, я не жалел красок, чтобы он это понял. Ему это не понравилось.
— Вы не можете понять, — фыркнул он. — Корабль принадлежит мне и только мне. История отдает его мне.
— Это так, — согласился я, — но в этом случае история будет писаться Новой Александрией, не так ли? А есть история в отчете 'Хохлатого Лебедя'. И до тех пор, пока 'Хохлатый Лебедь' сам не стал историей, мне на все наплевать.
— Дело не в вашем ничтожном существовании, Грейнджер. Это нечто большее, — сказал он. — Вы крошечная частичка. А корабль принадлежит мне, значит и вы тоже. Я не могу управлять кораблем, поэтому я купил машину, которая может это делать. Это — вы. А больше ничего не имеет значения. Алкадор, Циммер и дель Арко — всего лишь наемные работники. Ив Лэпторн просто никто и еще один член экипажа тоже, Ротгар — временный человек, долго в этом качестве он не протянет.
— Вы хотите сказать, что устроили эту экспедицию для того, чтобы обладать правом на все это? — захохотал я. Смешно мне не было, но казалось, что пришло время повеселиться.
— Да, это так, — сказал он с неожиданной горячностью. — Правом. Но не обладать им, а чувствовать его. Я хочу иметь все, что мое, и не собираюсь что-либо выпускать. Но мне нужно не право на фантастическую космическую экспедицию. Не только это 'Хохлатый Лебедь' — это только небольшое начало того, зачем человечество вышло в космос. Это сплав чужой науки с нашей. Это пятьсот лет развития идей по одной прямой. Это результат взгляда в будущее с двух разных точек зрения. Вселенная — это не просто. Истинная природа и мощь материи, времени и энергии находятся на расстоянии миллионов лет впереди наших ограниченных разумов. Нам нужно развиваться, чтобы иметь надежду когда-либо понять вселенную, в которой мы живем. 'Хохлатый Лебедь' — это всего лишь пятьсот лет поисков в темноте и продвижения по выбранной тропинке наших несовершенных разумов. Но это только начало. Дело не в новых возможностях для космических путешествий или в новом опыте для астронавтов. Это начало нового эволюционного развития. С этого времени эволюция не будет уничтожением слабейшего, а вы не можете себе представить, как это жестоко и нерационально! С этого времени эволюция пойдет в виде сплава сильнейших. Это означает развитие всех интеллектуальных рас. На Новой Александрии каждая раса станет суммированной моделью знаний, философии, интеллекта, творчества, потенциальных возможностей. Мы создадим объединенный, сборный сверхразум. И он обеспечит нам возможность получения новой окружающей среды, не просто новую технологию, но и новый образ мысли, новый способ жизни. Когда сверхразум появится, окружающая среда начнет расширяться, чтобы встретиться с ним. Как только окружающая среда начнет изменяться, все расы будут адаптироваться к ней. Наш сверхразум получит свое начало в наших компьютерах и некоторых удачливых личностях. Но потом он расширится и охватит всех. Всех людей всех рас. Каждому человеку будет доступно знание, философия, эстетические и эмоциональные возможности всех людей независимо от их расы. И из этой синергической интеграции появится новое знание, новое понимание, новое восприятие.
— Люди и хормонцы могут постичь и чувствовать нечто большее, чем могли бы постичь по отдельности. Все расы вместе познают вселенную как таковую. Мы станем универсальными существами. Мы будем обладать универсальным разумом. Только дураки считали, что человеческая раса вышла в космос для его завоевания. Они были по-идиотски претенциозны и полагали, что отбросы одной крошечной планеты могут владеть вселенной. У интеллектуалов совершенно другая идея. Мы хотим стать вселенной. Мы хотим получит свои потенциальные возможности внутри вселенной, мы хотим стать с ней одним целым. И мы сможем это сделать. Сплав людей и хормонцев не удвоил знания. Более того, этот сплав породил новые области мысли и направления, о которых наши скудные умишки не могли себе и представить. Это двойное сочетание не просто сумма слагаемых. А когда мы все их других рас добавим в сверхразум, мы получим такие огромные потенциальные возможности, которые превзойдут наше слабое воображение.
Начиная с этого момента эволюционный процесс на интеллектуальном уровне ничего не подразумевает и не классифицирует. Он объединяет. У нас есть цель, и мы должны достичь ее.
Вы эфемерны, Грейнджер. И, кроме того, у вас нет разума. Вы не способны понимать. Ничего из этого не принадлежит вам. Только мне. Именно с этого я и начал. Вот такого права я желаю.
Он остановился и успокоился. Напряжение покинуло его. Я просто ничего не мог возразить ему: абсолютно ничего. Самому себе я сказал, что он сумасшедший. Что он самый настоящий, искренний, безумный ученый.
— Он верит во все это, — сказал мне ветер.
Конечно. Он верит. У него величайшая иллюзия. Величайшая во всей галактике.
— У тебя стерильный разум, — сказал ветер. — Разве ты не можешь понять того, что он говорит? Разве ты не можешь постичь то, чего он хочет?
Пусть идет к дьяволу со своими фантастическими мечтаниями, — ответил я. Все это просто чушь. Я и гроша ломаного не дам за сверхразум и за гармонизацию человеческой и чужеродной мысли. Это просто пена — мыльные пузыри. Единственное, что меня волнует, это то, как повлияет это на корабль и на всех, находящихся в нем. Меня не волнует, насколько философски элегантны и эстетически красивы были его идеи. Меня не волнует, влюбишься ли ты в эти глупые мечтания. Я беспокоюсь только о своей жизни и о том, что его это нисколько не тревожит. Помни, он мой владелец. Он купил меня, потому что я был ему нужен, но он не позволяет мне иметь собственные идеи. Именно это и пугает меня. Именно в этом его сумасшествие.
— У тебя ограниченный разум, Грейнджер — сказал ветер. — Постоянно занятый мелочами. У тебя нет души.
И после этого безжалостного замечания ветер грациозно замолчал.
Тем временем дель Арко ласково раздаривал прощальные приветствия. Сделать это было нелегко, так как им с Джонни приходилось поддерживать Ротгара, у которого неожиданно отяжелели ноги и который что-то сердито бормотал сам себе. Ив кружилась вокруг них, как беспомощная бабочка.
Я удалился от любезностей, которые с достоинством неслись за мной. Я помог поддержать Ротгара, и мы спустились на лифте.
— Вы не знали, что наш шеф окончательно свихнулся?
— Знаю, — сказал дель Арко. — И поражаюсь его проницательности.
— Так зачем вы на него работаете?
— Потому что он мне платит. Он не опасен, не приносит вреда. У него просто несколько странные идеи. Наше дело вести корабль. Я думаю, это вполне совместимо с его странностями. — Я отметил, что переоценил его проницательность. Он был тихим идиотом.
— Иногда, — сказал я, — у меня такое чувство, будто судьба не на моей стороне. Даже не так — что она имеет что-то против меня.
Дель Арко засмеялся.
— Это вы имеете что-то против, — сказал он.
— Аминь, — добавил ветер.
Следующее утро я спал.
После полудня дель Арко должен был встретиться с Шарло для сопоставления имеющейся
