«Бугатти», прообраз всех последующих. И сегодня, как во дни Линдберга и первых шампуней, этот «Бугатти» оставался тем же, что и встарь, — самым прославленным на всей земле автомобилем.
Жулу осторожно потрепал машину по бамперу.
— Дамы и господа! Как вам, возможно, известно, у этой машины было четыре различных корпуса, прежде чем мсье Бугатти остановил свой выбор на купе, чертеж которого выполнен его сыном Жаном…
Я прошел вдоль черного с кобальтом капота, вспоминая о том, как горевал при мне Этторе Бугатти. Король, который, лишившись наследного принца, лишился тем самым всего. Трудно было представить себе этого раздавленного горем человека за рулем настолько невероятной машины, гигантские колеса которой катят по Парижу. Этот «Бугатти», как и остальные, я осмотрел как бы за троих, пытаясь увидеть его и глазами «мистера Гривена», и глазами Элио, и все-таки собственными. Несмотря на колоссальные размеры, она казалась настолько легкой, словно была готова сию же минуту пуститься рысью или галопом. Очертания напоминают «Биндер-купе» в музее у Харры, только все еще изящней, начиная с радиатора…
На котором ничего нет. Никакого серебряного слоника. И собственно говоря, его нет на обеих машинах.
Но почему же я не заметил этого раньше? Опять «слепое пятно», опять отвлекся на что-то другое.
— Прошу прощения, — вступился я. — Мсье Жулу! Могу я на минуту прервать ваш рассказ?
Он не удивился.
— Да, мистер Эшер, мне и самому было любопытно, кто же задаст этот вопрос. — И все же я почувствовал в его голосе нотки определенного замешательства. — Владельцы распорядились убрать эмблемы. В присутствии такого количества народа возникала реальная опасность, что эти драгоценные вещицы окажутся повреждены или даже…
Или даже украдены. Но последнего слова Жулу не произнес. Ничего удивительного в том, что он пришел в замешательство. Но сказал ли он всю правду? Не скрывают ли нынешние владельцы того факта, что машины достались им уже без слоников?
Я всмотрелся в лицо Жулу, тщетно надеясь понять большее, а он меж тем отпер «Купе-Наполеон». Иван Ламберт первым забрался в просторный салон с мозаичной крышей, пропускающей солнечные лучи, — в сущую шкатулку для драгоценностей, всю в коже и бархате, только невероятных размеров. Каждый из тринадцати остальных дожидался своей очереди. Каждый должен был ощутить себя королем на… две, максимум, три минуты. Я мысленно представил себе в этой очереди четырнадцатого. Расскажи мне, Гарри, или Карл, или как там тебя еще, — неужели тебе и впрямь так отчаянно хотелось попасть сюда?
Я не получил ответа — ни телепатического, ни любого другого, — но на протяжении всего этого дня Гарри-Карл, казалось, стоял у меня за плечом. Жулу вскоре ушел, предоставив нас собственным забавам, и внезапно передо мной предстало невероятное число «Бугатти» и появилось несметное время на то, чтобы их фотографировать.
К двум часам дня кремовый свет сквозь стеклянную крышу стал достаточно интенсивным, и я, отказавшись от лампы-вспышки, всецело сосредоточился на фотографиях со штатива. Замечательные машины, просто замечательные. Фотографируя, я, как это со мной часто бывает именно в такие минуты, невольно жалел о том, что камера стала как бы основным моим органом чувств. Иногда устаешь от того, что приобретаешь жизнь в лавке, торгующей подержанными товарами.
У меня было достаточно времени, чтобы составить себе смешанное впечатление и о Шлюмпфах, и об их коллекции. Им никак нельзя было отказать в хорошем вкусе. Вдобавок к королевским «Бугатти» они обзавелись двадцатью одним образчиком чудесной Пятьдесят седьмой модели, включая «Атлантик-купе», почти в столь же безупречном состоянии, как у Джулиана и Джона Сполдингов. У них имелась и хлипкая Пятьдесят вторая модель — детская игрушка, работающая на электробатареях. И, разумеется, Тридцать пятая модель, еще недавно принадлежавшая Элио.
Увидев ее, я с трудом удержался от слез. Словно увидел тело дорогой мне покойницы. Подобно остальным здешним «Бугатти» машина была поставлена на стояки, так что колеса не доставали до полу — и напоминала бабочку, пришпиленную к доске. Нет, не могли мы предсказать ей такую судьбу — ни Элио, ни Джилл, ни даже чета Шабролей.
Но подопечные Ивана Ламберта не обращали внимания на такие мелочи. Они скакали, как шарики для игры в пинг-понг, по всему музею, заглядывали под капот, подлезали под днище машин, даже давая той или иной покрышке хорошего пинка, когда Жана Жулу не было поблизости.
За этим занятием я и застукал Генри Чосера. Дочь держалась с ним рядом. Кажется, она уже успела здесь кое-что зарисовать. Мы заговорили, довольно скоро начали обращаться друг к другу по имени. Генри все еще оплакивал свою Тридцать седьмую модель, потерянную в ходе «блицкрига», и рассматривал Мелинду как единственное, зато пожизненное утешение.
— Увидел я тут одну машину — сильно смахивает на мою. — Он говорил о машине как о возлюбленной. — Я вас ненадолго покину.
Мы с Мелиндой пошли рядышком мимо «Баллотов» и «Амилькаров», она на ходу пролистывала последние рисунки.
— А мне можно посмотреть?
Сам не знаю, на что я рассчитывал. Рисовала она не машины, а людей, причем в карикатурном виде, с жалкими телами и с огромными головами; это был стиль, в котором работают знаменитости, выставляющиеся в галерее у Сарди. И она умела ухватить суть характера, передав образ — в основном компаньонов по туру — несколькими быстрыми гротескными штрихами. Ее сатирический талант был явно сильнее чисто рисовальщического.
— Вот это мне нравится! — рассмеялся я, указав на рисунок, изображающий Гуннарсонов.
— Эрик и Фреда? А вы действительно о них ничего не слышали? Это же известные в Германии и Швеции поп-звезды вроде ваших американских Сонни и Шер. А они немного смахивают на охотничьих собак, не находите? Швыряют деньги направо и налево, предаваясь хобби Эрика: «Бугатти» и музыкальные инструменты восемнадцатого столетия. А Фреда занимается бизнесом. И ей все в поездке с самого начала осточертело. Она здесь только затем, чтобы не отпускать его одного.
— А эти двое?
— Карлос и Маржорет. Военно-полевой роман. И мне кажется, небескорыстный. Стареющий гаучо и невеста, сидящая на деньгах. Они расписались где-то между Дирборном и Рино.
На следующем рисунке двое мужчин отчаянно спорили, стоя у передней оси «Бугатти».
— Сол что-то внушает Хасану. Он у меня почти повсюду. Вот, смотрите, Сол и Колин. А вот Сол и Карл.
Сол Баттерфилд в шляпе а ля Фрэнк Синатра держал за грудки Карла Гривена, что-то внушая ему. Гривен, казалось, поддавался на уговоры, но вовсе не выглядел тем безобидным и вечно поддакивающим старичком, которого описывал Тед. В роговых очках и в шляпе он смотрелся лихо и как-то трагически нахально, подобно человеку, который осмелился требовать у Князя Тьмы лишней порции похлебки.
— А вы хорошо знакомы с мистером Гривеном? — спросил я.
— К сожалению, нет. Да Карл и не пошел бы на это.
Я переключил ее внимание на рисунок.
— А судя по рисунку, вы его изучили неплохо.
Она рассмеялась, разоблаченная и польщенная.
— Он проводил много времени с Генри. Эти вечные разговоры о «Бугатти». Если сойдутся лесорубы, они, должно быть, толкуют о том, как рубят лес.
— Только о «Бугатти»?
— Нет, Карл все время говорил, что принимает участие в туре ради каких-то изысканий. Подготовительные материалы к документальному фильму.
— И вы ему поверили?
Мелинда резко остановилась возле ослепительно алого «Майбаха».
— В технике он явно хорошо разбирается. Он говорил, что у него еще довоенный опыт. Но Карл не таков, чтобы о нем можно было составить верное впечатление с первого взгляда. — Она пожала плечами, демонстрируя предельный скептицизм. — Мы все сидели в «Билтморе» в Лос-Анджелесе за ужином, когда пришла телеграмма о его жене. Никто не усомнился в ее подлинности. И он в первую очередь. Но всего
