И вдруг Гривена затеребили за щиколотку. Фройляйн Шнайдер, вторая сценаристка, стояла прямо под краном, следя за тем, чтобы заранее оговоренная последовательность не оказалась нарушенной.
— Господин Гривен! Куда это она?
Он ничего не ответил, да и не смог бы ответить. Просто сидел и следил за тем, как все это происходит. Баберски и Шлази, нещадно молотя себя по плечам переносными камерами, замахали ей руками… «Бугатти» на секунду замешкался, словно в раздумье… и вновь отчаянно задымил, когда Люсинда, набрав скорость, устремилась вдогонку за основной массой гонщиков.
Занятное чувство. Хочется рассмеяться, наблюдая за всей этой пантомимой. Слезы наворачиваются на глаза, когда Люсинда скрывается из виду.
Топорков продолжал вести съемку.
— Что за женщина! Возможно, Карл, вам не следовало покупать ей королевский лимузин. Мне кажется, она из-за него так расхрабрилась.
Гривен даже не подумал просигналить своим сотрудникам, чтобы они опустили кран. Он прыгнул в траву — и плевать ему было на сразу же разболевшуюся щиколотку, на засмеявшуюся, тычущую в него пальцем, толпу. Еще несколько шагов — и он оказался на линии старта, рядом с Элио Чезале, который внезапно побледнел и лишился дара речи.
— Господи, Карл, пожалуйста, успокойся…
— Ты ее на это подбил?
— Конечно же нет! Да ты и сам знаешь!
Общий шум, казалось, доносился до них сейчас откуда-то издали.
— Но ты ей что-то сказал. Я же видел.
— Сейчас не время, Карл.
Элио беспокойно заерзал, держа руки в карманах. Женский голос окликнул Гривена. Но это оказалась не Люсинда, а фройляйн Шнайдер. В руках у нее был переносной телефон. О Господи! Да сейчас, должно быть, перезванивается по трассе вся съемочная бригада.
— Алло! Разумеется, знаю! — Такими словами прервал Гривен чей-то лепет на линии. — А с кем это я?
Один из парней Хеншеля, а докладывает он с крайне рискованного поворота у Пфланцгартена. Первый вестник того, что Люсинда решила промчаться по всему Кругу. Карусель, Мецгефельд, Шведенкройц — из каждого узлового пункта ему докладывали одно и то же.
— Вы бы только посмотрели на нее, господин Гривен! Она только что обогнала мерседес и «Альфу».
Гривен шваркнул трубкой и обнаружил, что Элио смотрит на него с чересчур серьезным видом.
— Ты, конечно, находишь все это страшно забавным.
— Спроси меня об этом завтра. — Элио развернул карту трассы. — Сейчас Люсинда должна быть здесь, за аэродромом. На той скорости, на которой она едет, она вернется сюда через шесть, максимум через семь минут.
Этого времени, наверное, должно хватить. Гривен рванулся к судьям на другую сторону дороги.
— Пошли со мной. Тебя они послушают.
На самом деле они выслушали их обоих и даже пообещали свое содействие, но лишь до известного предела.
— Разумеется, мы сделаем все, что в наших силах, чтобы снять ее с гонок.
Но любой другой вариант развития событий казался им исключенным.
Гривен не стал спорить. Не сейчас, когда вся грохочущая и жмущая на клаксон орава уже стремительно накатывалась на них. Шум становился все громче, все опасней, — и вот из-за поворота выползло облако дыма и, окутанные пылью, показались машины лидеров; остро запахло дымом и горелой резиной. Первым шел мерседес… Широн… Бенуа… и… о Господи, Люсинда! Гривен и Элио, стоя по одну сторону дороги, и судьи — по другую, принялись бешено сигналить ей.
Но им ничего не удалось, кроме как привлечь к себе внимание толпы. Все увидели, как фройляйн Краус вступила в игру, побивая профессионалов по их собственным правилам. Приветственные выклики, рукоплескания. А уж теперь, разумеется, Люсинда просто не могла не заметить их. Она, извиняясь, кивнула головой — мол, прости, Карл, но меня требует публика — и помчалась дальше, набирая скорость, — и вот она уже перегнала Бенуа.
— Тринадцать минут двадцать три и семьдесят пять сотых секунды, — сверился Элио с секундомером. — Карл, это всего на две минуты уступает рекорду трассы!
— Ты сошел с ума? — Нет, надо успокоиться, вздохнуть разок-другой, избавиться от онемения пальцев. — И что прикажешь делать? Натянем сетку посреди дороги?
— Долго она не выдержит. Два круга, максимум три. У нее и бак не полный.
— А ей самой об этом известно?
— Я ей показывал…
Но последнюю реплику Элио произнес неуверенно. Мимо пронесся мерседес, за ним Широн… потом еще один «Бугатти», но не тот, который вела Люсинда. Тринадцать минут. И вдруг Гривен почуял запах собственного страха, зверино-пронзительный, и его глаза принялись всматриваться вдаль в надежде увидеть Люсинду! Ослепительно сверкнул на солнце радиатор… да, это Тридцать седьмая модель… и вот она уже несется прямо на него, и на губах у него улыбка, и он разом забыл все свои страхи…
Но следующие несколько секунд нельзя было удержать, как гётевское мгновенье, даже с помощью секундомера в руках у Элио. Оглушительный треск — но не выстрел… это лопнуло переднее колесо… «Альфа», заметавшись и избегая того, чтобы врезаться в публику, выскочила на полосу Люсинды. Описала большую дугу влево, тогда как Тридцать седьмая модель повернула вправо, в сторону главных трибун. Тысячи людей разинули рты, оскалив белые зубы, когда руки Люсинды, вцепившись в руль, вывернули машину так, что она, избежав столкновения с трибуной, боком врезалась в бетонное заградительное сооружение.
Не один Гривен, весь мир вскочил на ноги и бросился туда, откуда повалил густой дым, — люди с огнетушителями впереди всех. Над Люсиндой наклонились, ее подняли, самым чудодейственным образом извлекли оттуда, где уже мгновенье спустя вспыхнул оранжевый огненный шар. Взорвался пустой бак, — сказал Элио. Ее тело поникло, в нем не было признаков жизни, когда его волокли к носилкам, — ах ты, Господи, как раненая птичка, и миллион сломанных косточек! — но тут она, увидев Гривена, затрепетала, потянула своего спасителя за рукав, чтобы ее опустили наземь, кое-как встала на ноги.
— Не сердись, — беззвучно прошептала она. — Я ничего этого не придумывала заранее. Но их было так много — и все наперегонки. Не могла же я отстать. — Улыбка, одна из ее лучших улыбок. — Пожалуйста, Карл. Руки у меня не отвалятся.
Пока она не сказала этого, он не осознал, с какой силой в нее вцепился. Высвободившись, она сняла очки, встретилась с ним глазами, — но не только с ним. Да, он же начисто забыл об Элио, а тот ведь был рядом, и сейчас, не в силах сдержаться, принялся целовать Люсинду, принялся осыпать ее поцелуями. Правда, он целовал ее осторожно, памятуя о возможных внутренних повреждениях.
Гривен забыл также о том, что все это разыгрывается на публике. С главной трибуны неслись охи и ахи, там смеялись, били в ладоши. Там находился социологически грамотный срез общества, а обществу в целом всегда хочется увидеть счастливый конец.
— Видишь? — Люсинда подняла голову. — Они меня прощают. А разве такая уйма народу может ошибиться?
Съемочная группа на следующей неделе выехала поездом в Ле Ман, по-прежнему укладываясь в график, однако об участии Люсинды в первом Гран-при «Бугатти» речи больше идти не могло. Гривен был не в состоянии скрыть факт и обстоятельства нюрнбергской катастрофы, тем более, что Топорков запечатлел ее на пленке во всех деталях.
— Так с ней все в порядке? — воскликнул в телефонном разговоре Эрих. — Значит, нам надо использовать материал, уже отснятый Николаем. Это же просто замечательно! К счастью, авария не пропала понапрасну.
Но сотрудники помельче рангом все еще трепетали и рвали на себе волосы. Больше никаких приключений для нашей ослепительной и незаменимой звезды. Что означало, наряду с прочим, и
