продолжал Стерегущий Скверну, брат Гаар, – и пробыл в Храме вот уже шесть восходов. С ним немного повозились, порасспросили. Оказалось, что в армии мятежников он состоит уже весьма прилично, доблестно воюет под именем Курр, по прозвищу Камень. Это, наверное, за особую стойкость, – с ноткой насмешки добавил Стерегущий Скверну, – впрочем, у нас в каземате он особой стойкости не выказал. Хотя обращались с ним до сих пор, можно сказать, почти нежно. Учитывая
– Что я должен говорить? – глухо вымолвил тот, и те, кто знал веселого, жизнерадостного Толкователя Караала прежде, поразились, какой у него надорванный, старческий голос. – Задавайте вопросы.
Поднялся один из жрецов, высокий, тучный, с широким тяжеловатым лицом и умными, проницательными глазами.
– Ты что, в самом деле, Караал, воевал в армии Леннара?
– Я воевал в армии своей королевы, законной властительницы, – ответил тот, и в его тоне не было и намека на насмешку, которой щеголял Толкователь Караал в пору своего пребывания старшим Толкователем ланкарнакского Храма.
– Но ты присягал на верность Храму!
– Я не могу стоять за Храм, если его дело неправо.
– Неправо?! – вставая, проревел Моолнар. – Значит, ты, брат Караал… то есть подлый Курр по кличке Камень, хулишь Храм? Ты, нечестивый бунтовщик, перебежчик, предатель?..
Караал поднял голову и оглядел собрание жрецов светлыми, неожиданно спокойными глазами. Его небритое широкое лицо чуть тронулось короткой судорогой. Губы еле шевельнулись:
– Кого же я предал?
– Хррррам!!! – прорычал омм-Моолнар. – Храм и богов, которым мы возносим молитвы… и самого светлого Ааааму, чье истинное Имя неназываемо! Святую Чету…
– Будет перечислять мне всех богов, – оборвал его Караал так свободно, как если бы омм-Моолнар, а не он сам был пленником. – Я знаю их гораздо тверже твоего, старший Ревнитель Мо… – Он внезапно осекся на полуслове и, откинувшись назад, упал бы, не поддержи его двое стражников. Изо рта его потянулась струйка крови.
Гаар простер руку, словно призывая всех присутствующих в свидетели тому, что сказано и сделано, и провозгласил:
– Вот как заговорил, негодяй. А как только я отдал приказ отвести его в застенок, чтобы с помощью
Бывший брат Караал, мертвенно-бледный, чуть пошатываясь и поводя вокруг себя блуждающим взглядом, выдавил:
– Конечно, у вас масса способов развязать язык. Испытываемому даже не обязательно что-то говорить, чтобы из него выкачали сведения. Мне… мне, как бывшему Толкователю, все это прекрасно известно.
– Вам известно еще многое, почтенный, – сказал омм-Гаар, явно глумясь, – и все это вы немедленно расскажете нам. Насколько я понял, вы знаете способ ПОДНЯТЬ владычицу Аллианн!
Караал опустил голову. Под взглядами всех священнослужителей, скрестившихся на нем, мог бы расплавиться свинец. Караал, не отрывая взгляда от мраморного пола, проговорил:
– Если я скажу, что все это не так, все равно до копаетесь… Знаю, все вытрясете. Я скажу… да, скажу. Я МОГУ поднять светлую Аллианн. Но есть ли в этом надобность?
Караал верно нащупал нерв этого разговора. Он понял, что среди самих жрецов и Ревнителей есть разногласия: все-таки в теме фигурирует важнейший, незыблемейший символ веры, место и имя, священные для каждого верующего в Ланкарнаке!.. Караал продолжал все тем же хриплым, надорванным голосом:
– Так можете ли вы дать мне слово, что это СВЯТОТАТСТВО не свалят мне на голову?.. Не обвинят в кощунстве – только меня одного? Я о том, что если Пресветлая пробудится, это должно произойти в присутствии выборных людей из всех сословий!
– Именно это я и намеревался предложить, – с удовлетворением отметил Стерегущий Скверну. – Кажется, мы начинаем находить общий язык, Курр Камень.
Последние слова были сказаны таким тоном, что Караал почувствовал входящие в жилы смертный холод и тоску, от которых стыла кровь… Не знать ему пощады, что бы он ни сделал, какие условия он ни выполнил бы!..
И никто не услышал тонкого крика старого жреца Груулла, вдруг вскочившего во весь рост, схватившегося за левую сторону груди и тотчас же осевшего с жалобным сиплым стоном. Жрец Груулл, верно, хотел сказать, что в грот Святой Четы, куда запрещено входить даже жрецам, кроме тех, кто принадлежит к самым высоким степеням посвящения, желают впустить святотатца, бунтовщика, чьи грязные лапы еще не отмылись от крови истинно верующих… Он хотел протестовать против кощунства, против осквернения саркофага, где в священном тумане покоилось тело богини…
Но боги оказались немилостивы к своему старому служителю. Время его жизни истекло в тот самый момент, когда из его губ вырвался тонкий стон. Стон, словно последняя капля воды из клепсидры, отмерявшей срок жизни старого Груулла. Дернулись посиневшие губы, когда священнослужитель упал на пол, несколько раз содрогнулся, держась руками за сердце, и замер…
В гробовой тишине прозвучали слова омм-Гаара:
– Кто еще будет утверждать, что был прав он, Груулл, а… вовсе не я?!
На этот раз в зале Молчания ланкарнакского Храма царила самая что ни на есть гробовая тишина, совершенно соответствующая храмовому уставу.
