убийстве вашего непосредственного начальника Крейцера Марка Ивановича.
— Убийства? — Ревин выключил улыбку. — Мне до сих пор казалось, что для такого смелого заявления нет Доказательной базы. И лично я полагал, что речь пока что должна вестись лишь об исчезновении Марка Ивановича, — сухо произнес он. — Хотя, конечно, вы можете располагать свежими фактами, о которых я пока что не подозреваю… Ну а судя по несчастному лицу Константина, его вы и впредь намерены рассматривать в качестве главного подозреваемого… Ну ладно. Покончим с формальностями. Вы можете приступить к обыску. Пожалуйста, господин следователь! — И доктор Ревин широким жестом обвел просторное помещение, в которое они входили.
— Прежде чем дать отмашку своим людям, я хотел бы задать вам несколько вопросов, — сказал Грубин. — Сколько в здании сотрудников?
— Не считая меня и Константина, восемь.
— Только-то?
— У нас в институте нет ни одной лишней единицы, — сказал доктор Ревин и устремил на следователя Грубина выразительный взгляд из-под полуприкрытых ресниц, взгляд, вероятно, означающий: ну а уж у вас, товарищ следователь, в конторе лишних людей более чем хватает, и эти «лишние люди» отнюдь не Онегины и Печорины. — Даже вот Константин, несмотря на свое родство с Марком Ивановичем, выполняет тут вполне определенные обязанности.
— Кто отвечает за безопасность зданий и персонала?
— А, это пожалуйста. — Доктор Ревин едва прикоснулся рукой к телефонному аппарату: — Вениамин Ильич, зайдите.
Несложно догадаться, что упомянутый Вениамин Ильич ждал где-то непосредственно за дверями, потому что не успел Ревин договорить, как вызванное лицо было уже тут как тут. Вениамин Ильич Донников по кличке Бен Ганн (кличку придумал язвительный Гамов, он же сложил прозвище и фамилию в близкое к оскорбительному звукосочетанию Ганн-Донников) был довольно невзрачным человеком, но неброская внешность и скромные габариты нисколько не мешали ему справляться со своими обязанностями, а порой даже помогали. В прошлом полковник КГБ, Донников уж конечно знал постулат о том, что «сотрудник не должен выделяться»-Этому постулату Вениамин Ильич старался следовать неукоснительно, даже выйдя в отставку и заняв должность в частном предприятии.
— Я исполняю обязанности начальника охраны данного объекта, — четко произнес он, усаживаясь перед Грубиным. — Моя фамилия Донников. Слушаю вас, товарищ следователь.
С одного взгляда Олег Орестович понял, что нарисовавшийся перед ним невзрачный тип куда более крепкий орешек, чем этот слюнявый интеллигент Гамов. Грубин задал Донникову несколько необязательных вопросов по организации охраны объекта, дежурно справился о том, не отмечал ли Вениамин Ильич тревожных сигналов касательно безопасности Марка Ивановича Крейцера, и, получив череду непроницаемых ответов, уставился на доктора Ревина. Наверное, этот еврей более перспективен в плане разработки, чем явный гэбист Донников.
— Насколько я знаю, вы медик, — сказал Олег Орестович. — Не так ли, Михаил Иванович? А вот я как-то не очень понимаю, ведь этот НИИ, по полученным данным, — иного профиля. Да и вышки на территории объекта не очень вяжутся…
— Сразу расставлю все точки над «i». Я — личный друг и лечащий врач Марка Ивановича. Да и здесь у меня имеются вполне конкретные обязанности, иначе я не исполнял бы в отсутствие Крейцера его обязанности. Что же касается несоответствия медицины и, скажем, физики, то, уверяю вас, вы ошибаетесь. Научные мужи вообще склонны разбрасываться. Взять Ньютона или, скажем, Бородина — профессора химии и великого композитора…
Сказав все это, доктор Ревин с явным облегчением откинулся на спинку кресла. Грубин почувствовал, как его заливает волна раздражения. Смеются эти ученые крысы, что ли? У них пропал шеф, убит или похищен, а они тут перед ним, следователем, свою эрудицию демонстрируют: и Ньютон тут, и Бородин какой-то! Нет, нужно приступать к обыску! Нужно обшарить это мерзкое местечко от крыши до подвалов, вытрясти все, что возможно! Впрочем, раздражение — не лучший советчик. Следователь Грубин мутно глядел куда-то поверх плеча доктора Ревина… Надо сказать, что Марк Иванович, при всем своем незаурядном знании медицины и физиологии, которое он продемонстрировал несколько раз за эти годы вполне явно и впечатляюще, — ненавидел докторов. Однажды ему стало плохо — судя по синюшному оттенку лица, с сердцем. Но как только приехала вызванная Костей Гамовым «скорая», Крейцер вскочил как ужаленный и, явно превозмогая боль, указал врачам на дверь. Грубину был известен этот инцидент со слов соседей Крейцера, и Гамов нехотя подтвердил, что да, было дело. И вот теперь доктор Ревин утверждает, что он был личным лечащим врачом Крейцера, врачом, судя по всему, единственным и универсальным. К чему такая конспирация? Нет, куда удобнее иметь дело с уголовниками, чем с… ну с вот этими. Уголовников можно просчитать, тогда как сотрудники НИИ…
— Приступим к осмотру объекта, — вставая, сказал Грубин.
— Прошу вас, Вениамин Ильич, сопроводите. Тут довольно своеобразное расположение коридоров и комнат, внутренний, так сказать, план…
— Обойдемся, — сказал Грубин.
— Да нет, не обойдетесь, — спокойно ответил Донников, — на территории вверенного мне объекта присутствуют резервуары с опасными химическими реактивами и хрупкое научное оборудование, которое при повреждении может попросту взорваться. Так что в целях собственной безопасности, товарищ Грубин…
— Хорошо-хорошо, — уступил тот.
При осмотре помещений, куда более многочисленных и просторных, чем это казалось при взгляде на здание снаружи, Грубин ощутил редкое для себя чувство подавленности и бессилия. Он даже ловил себя на мысли, что ведет этот бессмысленный обыск не столько ради подвижек в следствии, сколько для того, чтобы нащупать какие-то концы в странной, упорно не дающей ему покоя истории с подброшенным крокодилом и предупреждением касательно судьбы Гамова. Как могут соотноситься все эти внешне не связанные между собой моменты, Грубин пока не представлял, но, как человек с тренированной профессиональной интуицией, он чувствовал, что хищная тварь в аквариуме может показаться нежным цыпленком на фоне грубой и жестокой истины. Чувство бессилия усугублялось тем, что Олег Орестович решительно ничего не понимал в том, что ему приходилось созерцать в рабочих помещениях института. Осматривая вместе со своими людьми сложную, издевательски подмигивающую аппаратуру и шкафы с выставленными на них колбами и ретортами, он чувствовал себя туземцем, ступившим на борт мощного многопушечного фрегата колонизаторов. Казалось, что даже это ничтожество Гамов позволяет себе ироничные улыбки за спиной… В самом верхнем помещении здания, представляющем собой полусферический купол, обведенный открытой галереей, Грубин увидел то, что показалось ему смутно знакомым чуть ли не со школы.
— Как его…
— Телескоп, — снисходительно пояснил за его спиной доктор Ревин.
— А я думал, что телескопы должны быть установлены под открытым небом.
— Надеюсь, в том, что наш телескоп установлен в закрытом помещении, нет состава преступления. Это новейший рентгеновский телескоп, в его основу положен в том числе принцип осцилляции нейтрино, а равно некоторые наработки профессора Крейцера, которые, я думаю, мне будет позволено не озвучивать.
Грубин стиснул зубы и произнес:
— Ну что же… у вас тут довольно много направлений для исследований, хотя я так и не понял, какое из них главное и зачем так много всего… Я всегда думал, что все НИИ работают в чрезвычайно узком профиле.
— Надеюсь, вы удовлетворены? — спросил Донников, который все это время не отходил от Олега Орестовича ни на шаг. — Не хотелось бы быть назойливым, но я имею некоторое представление об оперативной работе. Не там ищете, товарищ следователь. Конечно, версия, что инцидент с Марком Ивановичем имеет отношение к его работе, перспективна и имеет право на существование…
Тут из-за спины следователя прозвучал вопрос Гамова:
— Олег Орестович, а я так и не понял, с какой целью вы меня-то брали?
Неизвестно, что ответил бы бравый следователь обнаглевшему подозреваемому, если бы откуда-то
