друг с другом на огромном расстоянии!.. Все равно за ними остается их семья, от которой оторваны многие из Обращенных, остается вся груда преданий и традиций, знакомых с детства. Все привычки и наклонности, вся система запретов, теоретически отброшенных Академией, но фактически оставшихся с каждым из уроженцев Корабля навсегда! Нельзя за несколько лет устранить последствия многовекового запрета Храма думать, совершенствовать, изобретать, творить. Запрета выделяться из толпы. Запрета избавляться от стадного чувства и пытаться стать лучше и выше, чище. Запрета обогащаться новыми знаниями, запрета отрываться от корней и отходить от того, чем веками занимались и промышляли твой отец, дед, прадед.
И Храм был прав, налагая эти запреты, размышлял Ихил. Ибо в столь замкнутом мирке с чрезвычайно ограниченными ресурсами невозможно обеспечить свободное развитие всех и каждого. И если бы люди могли обладать полной, без ограничений, свободой воли, то они вымерли бы в первую же сотню лет. Строители знали это и потому заранее разработали этакое «штатное расписание», которое должно было устранить эту опасность. Такая славная, благостная конструкция разумного «от каждого по способностям — каждому по потребностям», привлекательная во всем, кроме одной маленькой детальки. А именно — абсолютной невыполнимости. Теперь, после Академии, Ихил знал это совершенно точно. Да, Храм принес людям Корабля грязь, боль, страдания, но… он сохранил их, позволил им прожить полторы тысячи лет, так и не исчерпав до конца все ресурсы великого Корабля и не уничтожив себя в жуткой, но непременной войне. Что неизбежно произошло бы, если бы в распоряжении выдвинувшихся уже через пару-тройку поколений амбициозных лидерах Уровней остались бы военные технологии, современные Строителям.
— Храм был совершенно прав, — бормотал магистр Ихил. Жили, и умирали, и унижались, и гнили. Но был миропорядок, отлаженный веками. Каждый при своем деле. Жрец отправлял закон, и жнец косил, воин поднимал меч и шел на битву, а купец торговал. А теперь, когда Леннар попытался создать новую касту людей, очищенных от прошлого и рвущихся к прекрасному будущему, — что вышло из этого? Большая кровь! Мор! Метания! Муки выбора! Орда, оторвавшаяся от корней и попытавшаяся воскресить обычаи и быт великих, тех, что умерли пятнадцать веков назад! Нет, не быть безрукому строителем и не летать улитке в серых небесах Сущего! Не нужно мне счастья для всех, — все бормотал магистр Ихил, — потому что мало кто заслуживает этого счастья… Нужно искать для себя, и только для себя, и те, кто скоро обвинит меня в предательстве, потом будут благодарить за то, что я сделал именно так. Предательство!.. Это не предательство, а закономерность. Леннара нет, его ближний круг распался и уничтожен, и не осталось живых свидетелей той эпохи, которую нам тщатся насадить! Если не я, так другой!.. Потому что так дальше продолжаться не может. Отчего же мне уступать первенство кому-то другому?
В свое время магистр Ихил был аж переплетчиком и потому полагал, что набрался книжной мудрости. Да и переливать мысль в дело он умел…
Кстати, это именно он в одном из электронных архивов Строителей наткнулся на сведения о том, что когда-то на месте Нежных болот был медицинский центр. И передал Акилу. Характерно, что после этого Акил нашел подтверждение этой информации в книгохранилище Первого Храма.
Магистр Ихил поднялся на одном из вспомогательных скоростных лифтов основного транспортного отсека с Шестого уровня (Кринну) на Четвертый (Ганахида). В каждой клеточке тела переливалось блаженное насыщение скоростью. Магистр Ихил подумал, что, конечно, с переходом к новой жизни правителя (обещанной ему Акилом) придется отказаться от некоторых удовольствий, каковые присутствуют в жизни каждого Обращенного. Скорость, к примеру, одно из них. Богоподобная скорость — это искушение, и не пристало простому смертному за то время, за которое едва успеешь произнести короткую молитву из трех семистиший, возноситься через несколько земель и небес. И не беда, что Ихилу известно истинное устройство Корабля…
Завораживающе летели стены. Наконец Ихил оказался на входной площадке на Четвертом уровне и сбежал по витой лестнице на контрольную платформу, оборудованную приборами досмотра и живым постом из пяти человек. Ихил сам назначал их…
— Приветствую милостью богов, сьор Ихил! — широко раскрыл глаза молодцеватый Обращенный, единственный из постовых вооруженный плазмоизлучателем. Судя по его наголо выбритой татуированной голове и характерному диковатому блеску чуть подмалеванных черной краской глаз, это был наку из Эларкура, знаменитого Дна миров. — Какие добрые духи привели вас к нам?
— Ты никак не отвыкнешь от своих присказок, Бо Риван? Стоишь в охране, на бедре не бойцовая секира, а плазмоизлучатель, а все равно ведешь речь о богах и духах, — с легкой укоризной качнул головой магистр Ихил. — Ладно. Мне нужна платформа и сопровождающий. Отправляемся в штольню.
«Штольней» здесь именовали весь комплекс тоннелей и переходов, обеспечивающих попадание из основного транспортного отсека к натуральным ландшафтам Уровня. В последний раз штольней пользовались пару лет назад, так что каждый визит туда мог считаться событием. Неудивительно, что Бо Риван напрягся, подался вперед всем своим мощным, худым, жилистым телом и спросил:
— Что-то случилось, магистр?
— Если не случилось, так случится. Странно, что
Воин-наку отстегнул от бедра плазмоизлучатель и передал его другому постовому. Магистр Ихил произнес:
— Нет, оружие оставь у себя. Мало ли…
— Но как же так? — отозвался Бо Риван. — Я отлучаюсь с поста, а по уставу Академии на любом посту должно быть одно «Дитя Молнии».
Ихил поморщился: со свойственной им дикой поэтичностью уроженцы Эларкура именовали так плазмоизлучатели, табельное оружие Обращенных-воинов. Начальник транспортного отсека обратил свой взгляд туда, откуда из арочного проема, ведущего в грузовой терминал, выплывала искомая гравиплатформа. Ихил сказал, выдержав паузу:
— Я приказываю тебе оставить оружие у себя. Мы направляемся в штольню, примыкающую к землям Ганахиды, и я не хочу оказаться безоружным.
— Так у вас же есть именное «Дитя Молнии», выданное великим Леннаром! — с готовностью воскликнул Бо Риван. — Как и у всякого, кто занимает такой высокий пост…
— У тебя появилась скверная манера спорить с теми, кто стоит выше тебя. Мне нужно, чтобы и ты был вооружен.
Широкое, красное лицо Ихила было очень спокойным, но глаза его, небольшие темные глаза, источали пламя, и Бо Риван, встретившись с этим взглядом, вынужден был повиноваться. Платформа подплыла, и пригнавший ее Обращенный спрыгнул на пол и вытянулся перед магистром Ихилом, рапортуя о выполнении приказания.
Через несколько минут гравиплатформа углубилась в пространство внушительного, диаметром до тридцати анниев, тоннеля. Этот тоннель в точности напоминал бы шлюзовой, тот, в котором произошла страшная бойня с участием сразу трех сторон, с одной только разницей: шлюз № 21 выводил в мировое пространство, тоннель же, относящийся к системе штольни, имел выход в земли Четвертого уровня. Гравиплатформа шла достаточно быстро, но у магистра Ихила и его сопровождающего было время, чтобы рассмотреть и матово поблескивающие стены, и вертикальные и наклонные лестницы с площадками, от которых ответвлялись вспомогательные ходы, идущие под углом к основному тоннелю; несколько раз попадались на стенах подпалины и черные дыры с рваными краями. А у самого выходного портала в земли Ганахиды посреди тоннеля возвышалась огромная конструкция (назначение коей было сложно представить даже магистру Ихилу), мощные металлические стойки которой, толщиной в корпус взрослого мужчины, были перекручены и согнуты так, что невозможно и представить неописуемую мощь стихии, когда-то сотворившей это.
Разглядывая изуродованную махину, Бо Риван хладнокровно сотворил племенной охранный знак воинов-наку.
— Это осталось еще от войны при Строителях? — спросил он.
— Да… наверное, — рассеянно ответил магистр Ихил.
— Я не вижу пока ничего подозрительного.
— А что подозрительное ты должен видеть?
