Всюду пьяные ходят они…
Дни были уже совсем не майские. Те, кому посчастливилось дембельнуться в мае, давно с головой окунулись в гражданскую жизнь, потихоньку отвыкая от дурдома армии.
За окном поезда, на удивление чистым, колыхался жаркий июльский вечер. Что ни говори, а и дембеля-шурупы, как презрительно называли служащих Советской армии пограничники, и стоящий в коридоре у окна старшина-пограничник, прилично задержались с возвращением домой.
Вокзал исчез в темноте за хвостом зеленой змеи поезда, а пограничник все стоял, задумчиво глядя в окно. Когда-то, двадцать лет назад, он уже был в этих краях. Правда, тогда всего лишь грудничком. Тем страннее было то, что он сохранил какие-то смутные и странные пятна детских воспоминаний. Отдал два года жизни этому дикому и прекрасному краю сейчас. Краю, где иногда при виде ночного неба или багряного заката в горах наваливался на него сонм смутных видений. Видений непонятных и неясных, как отголоски многих прочих жизней, как те сны, которые в последнее время очень часто ему снились. Хоть книги пиши. Правда, вполне логичное объяснение всему этому у Лехи было — последствия травм, полученных до армии. Хорошо хоть, что вопреки прогнозам доктора ни во что, кроме этих видений, последствия тех травм не вылились.
Удивительная все-таки штука жизнь, сплетающаяся из ниточек событий — то разбегающихся прочь, словно навсегда, то вновь соединяющихся в тугой косе бытия.
За окном стало совсем темно. Это поезд добрался до приграничной зоны и мчался теперь вдоль узкой реки Аракс, несущей в Каспий свои грязно-бурые, непрозрачные воды.
Со стороны тамбура хлопнула дверь, и Леха обернулся на звук. Двое погранцов с короткими «калашами» обходили состав. Обычный наряд сопровождения поездов.
— Привет, брателло! — кивнул один из них, с лычками младшего сержанта на камуфляже. — Домой?
— Привет! — ответил Леха. — Домой.
— Пошли в шестой вагон? Там еще чеки домой едут, — предложил второй. — Чего тебе тут с шурупами маяться. С Нахичевани едешь?
— С Нахичевани, — подтвердил Леха, подхватывая свой «дипломат» и двигаясь вслед за нарядом. — С «Речника».
— Есть на свете три дыры — Кушка, Пришиб и Мегры. Бог собрал всю эту дрянь и назвал Нахичевань, — продекламировал младший сержант, переходя в следующий вагон.
— Скоро твою заставу проезжать будем, — не то спросил, не то констатировал второй. — Провожать будут?
— Не знаю, — пожал плечами Леха, хотя в душе немного боялся, что застава с мирным названием «Речник» проводит его темнотой.
Он ведь сумел позвонить из отряда и передать через дежурного связиста о том, что едет на этом поезде сегодня.
В тамбуре стояли трое пограничников, чей вид явно говорил о том, что под этими старательно натянутыми и выгнутыми фуражками едут уже гражданские люди. Служба для них осталась где-то в прошлом, как и для Лехи. С каждым перестуком колес то, что было для них важным, нужным и дорогим в последние два года, отступало все дальше, чтобы всплывать лишь в памяти да в бурных празднованиях Дня пограничника, отмечаемого ежегодно 28 мая в парках культуры, скверах и просто на улицах разных городов.
— Здорово, братуха! — Один из них, уже порядком захмелевший, поднял руки в приветственном жесте. — Ты откуда и куда?
— В Москву, — коротко ответил Леха, которому сейчас совсем не хотелось ни компании, ни «душевных» разговоров.
Ему отчего-то хотелось грустить и смотреть в окно на те места, в которые он уже вряд ли когда- нибудь вернется. Поэтому, даже когда они вместе забурились в их купе, он почти не говорил, все больше слушая, вернее, вспоминая про себя. Лишь однажды глотнул водки из поданного новыми спутниками пластикового стаканчика и сразу показал жестом — мне больше не наливать. К нему особо и не приставали, возможно понимая и чувствуя что-то аналогичное, а может, просто решив — захочет, нальет сам.
— Брателло, твой «Речник» по ходу должен близко быть, — заглянул в купе младший сержант из наряда сопровождения поездов. — Тамбур открываем?
— Давай, — согласился Леха, с замиранием сердца ожидая последнего короткого свидания с заставой.
— О! Так ты с Нахичевани? — оживился невысокий круглолицый дембель. — А мы с Ленкоранского отряда.
— А чего через Ереван? — удивился Леха. — Баку-то ближе намного.
— Да мы там должны с двумя зёмами встретиться. Призывались вместе в Октемберян, а потом их в Ленинакан распределили, а нас в Ленкорань. Айда, братки, в тамбур! Пыхнем заодно.
Следом за Лехой и пограничником из наряда вся троица вывалилась в тамбур. В распахнутую дверь ворвался кажущийся густым воздух. Он еще не нес ночной свежести, но уже не был сухим и горячим, как несколько часов назад. Леха всматривался в освещенные окнами поезда и громадной южной луной окрестности. Погранец из наряда посторонился, пропуская его к самым поручням дверного проема. Он одновременно узнал начало охраняемого его заставой участка и увидел далеко впереди по направлению движения поезда луч установленного на платформу «ЗИЛ-130» мощного прожектора.
Т-образные столбы системы, лента «стиральной доски» профиля контрольно-следовой полосы, укатанная дорога перед зарослями камыша — все это день за днем Леха видел на протяжении полутора лет. Сколько сил, сколько мыслей и эмоций остались здесь… Леха мог совершенно уверенно сказать, что в этих диких местах остался навсегда маленький кусочек его сердца. И это не было бы пафосным, пустым изречением.
— Вон они! — ткнул пальцем пограничник из наряда, первым заметивший вышедший на дорогу вдоль контрольно-следовой полосы наряд.
И тотчас, словно ожидая этого жеста, к небу взмыла осветительная ракета. Леха замахал рукой, радостно заорав. Позади него клич подхватили трое дембелей. Шарящий по земле луч прожектора замер, притаившись, как будто услышав этот клич. А через секунду качнулся, разворачиваясь и поднимаясь вверх. Возможно, вернувшись на заставу, наряды и получат нагоняй от беснующегося начальника заставы — капитана, не намного старше их самих. Но сейчас они провожали своего товарища. Сейчас им плевать на злобного капитана и правила светомаскировки. Ведь пройдет еще немного времени, и наступит и их час. Кто-то уже им отсалютует осветительной ракетой, а экипаж прожектора в их честь «поставит свечку», вздыбив без малого десять километров света к далеким звездам. А светомаскировка… Да иранцы и без этих проводов отлично знают, что и как на нашей границе — где какие наряды службу несут, где какие укрепления и постройки…
— Ух ты! — охнул круглолицый, не в силах оторвать взгляд от уходящего вертикально вверх четко очерченного луча на фоне черноты чистого ночного неба. — Вот вышел срок! Пришла пора! И дембеля кричат — ура!
— В последнее время реже стали это делать, — констатировал со знающим видом пограничник из наряда сопровождения поездов.
— Просто в последнее время дерут за это больше, — поддержал его один из дембелей. — Такая демаскировка начальнику заставы как серпом по яйцам.
— За такие проводы грех не выпить, — подвел итог круглолицый. — Пошли, земеля, по пять капель накатим. Чтобы нас Москва хорошо встретила.
Леха никак не мог заснуть, мучась с головной болью. Вернее, он было заснул, но какой-то бред, приснившийся уже в который раз, выбросил его из теплых объятий сна. Все вокруг крепко спали, как и весь небольшой провинциальный городок, в который приехали они целым табором проведать бабушек-дедушек, не видевших внука два долгих армейских года.
А приснился Лехе странный мир, где переплелись причудливо разные времена и события. Там шла
