Я нашла ласты, надула пляжные мячи. Потом отыскала транзистор и включила его. Но он молчал – очевидно, сели батарейки. Я взглянула на часы. Был первый час. Телефон по-прежнему не работал. Меня очень беспокоила мысль о том, что Эрика, быть может, пытается связаться со мной. Потом я вспомнила, что скоро вернутся с рыбалки голодные дети, и пошла на кухню готовить ленч.
Это оказалось не так просто, как я полагала, поскольку пришлось обходиться без воды. В конце концов я открыла несколько консервных банок супа с моллюсками и стала делать сэндвичи с сардинами.
Открывая майонез, я услышала шум падающих поленьев. Во многих летних домах на Файя-Айленде есть камины. Дрова дешевы, и у многих из нас есть дровяные сараи. Теперь, похоже, кто-то проник в мой. На Файя-Айленде воровство случается очень редко, и я подумала о мистере Ольсене: может быть, он принес нам еще дров? Выглянув в кухонное окно, я обнаружила, что из поленницы выпало два полена. Но больше не увидела ничего, кроме дюн, травы и белого тумана.
– Мистер Ольсен! – крикнула я.
Никакого ответа. Лишь океан шумел внизу и яростно бился о мокрый песок.
Наверное, какая-то собака погналась за кроликом. Но туман и удаленность от внешнего мира сделали свое дело. Теперь мне постоянно приходилось бороться с побуждением замереть и прислушаться. Когда я открывала холодильник, у меня возникло жуткое чувство, будто кто-то наблюдает за мной через ставни. Я обернулась, но никого не заметила. Мысль о том, что мои нервы не выдерживают, угнетала меня не меньше, чем сам страх Но в тот момент, когда я с ужасом подумала о предстоящей ночи, послышался шум мотора. Это приехал мистер Ольсен, чтобы снять зимние ставни и пустить нам воду.
Он вошел в гостиную с ящиком инструментов, высокий и долговязый, и меня в очередной раз поразило его сходство с безбородым Авраамом Линкольном – то же некрасивое лицо и печальный обезьяний взгляд.
– Рано вы нынче, – приветствовал он меня. – Позвонили бы мне, я бы все вам приготовил.
– Мы только вчера вечером решили приехать.
– Неожиданно? Ну что ж, может так и надо делать все дела. Давайте-ка впустим сюда немного дневного света.
Он открыл ящик с инструментами, достал молоток и зубило и начал сбивать скобки на ставнях. Пока мистер Ольсен работал, я заметила, что он бережет свою спину больше, чем обычно.
– Как ваш артрит? – поинтересовалась я.
Он неуклюже повернулся в мою сторону.
– Да, зимой меня всегда промораживает. Думаю на будущий год съездить во Флориду.
Мы оба знали, что он никуда не поедет. У миссис Ольсен была мания приобретать недвижимость. Она сама работала сиделкой в больнице и заставляла работать его. Зимой он красил дома, ставил новые заборы, лакировал полы, красил лодки. И хотя ее дети давно стали взрослыми, миссис Ольсен продолжала покупать дома, сдавала их в аренду и планировала дальнейшую экспансию, повинуясь слепому инстинкту, подобно птицам, вьющим гнезда. Наверное, смерть застанет ее за изучением очередного каталога мебели. Во всяком случае, мистер Ольсен никогда не увидит ферм, где выращивают аллигаторов, и деревьев, на которых растут настоящие апельсины.
Он, несомненно, знал это, но продолжал лелеять свои мечты. В его компании мне стало легче, страхи отступили, и я снова взялась за приготовление сэндвичей.
Сняв ставни на кухне, мистер Ольсен пошел снимать их в других комнатах. Я слышала, как он работал в гостиной, потом наверху. Когда я поставила разогреваться суп с моллюсками, мистер Ольсен появился снова и сообщил, что сложил ставни в мансарде.
– Я включу вам воду в один момент. Где тут у вас питьевая сода? Надо промыть трубы.
Однако поиски ни к чему не привели. Мы обнаружили лишь пустой ящик между трубами под раковиной. Мистер Ольсен решил посмотреть в своей машине.
Я последовала за ним. Он откинул брезентовый капот пикапа и стал рыться в багажнике.
– Ничего подходящего. Ну ладно, до города съездить – пара минут. Пока трубы не промыты, водой пользоваться нельзя.
Когда он, не сгибая спины, забрался в машину и закрыл дверь, я вспомнила про телефон.
– Раз уж вы едете в Оушн-Бич, не могли бы вы зайти в телефонную компанию. Они нас еще не подключили, и мне тут как-то не по себе. Отель закрыт, и соседей нет. В голову всякая чепуха лезет.
– Насчет воров на острове можете не волноваться. Тут у нас куда безопаснее, чем в Нью-Йорке. Вот там уж действительно: и грабители, и мошенники, и парни, которые отрезают людям головы.
Его слова сильно встревожили меня. Он мог видеть в газетах мое имя, упоминавшееся в связи со смертью Шерри. Но, как оказалось, последнее замечание мистера Ольсена имело другую причину.
– Вчера ночью ему досталась еще одна жертва, – продолжал он, – какая-то врачиха. Можете быть спокойны, на Файя-Айленде ничего подобного не случится.
Я все еще безмолвно смотрела на мистера Ольсена, пока он заводил мотор. Когда я закричала, он уже отъехал.
У меня до сих пор отсутствовала информация о внешнем мире. В приемнике еще зимой сели батарейки. Телефон не работал. А ведь я могла бы попросить мистера Ольсена привезти батареек.
Потом мне пришло в голову, что, хотя на его поездку потребуется всего несколько минут, он может еще где-то поболтать с приятелями или заехать домой пообедать.
Но у меня не было сил ждать, гадая, имел ли он в виду Эрику. В конце концов я решила сходить в Оушн-Бич и оттуда позвонить к ней в клинику. Но прежде следовало предупредить детей. Тут мои мысли закружились, как испуганные птицы, и приняли новое направление. Дети что-то задерживались. Я побежала по песчаной дорожке искать их.
Файя-Айленду постоянно угрожают приливы и штормы. Наша защита – большая стена песчаных дюн, заросших высокой травой. Чтобы достичь берега, надо спуститься по дюнам, и для этой цели в каждом поселке есть специальная лесенка. Обычно сверху видны целые мили белого пляжа, разбивающиеся о берег волны и широкий голубой океан, уходящий за горизонт. Но сегодня сквозь туман я могла различить лишь несколько деревянных ступенек под ногами, стебли трав и двустворчатую раковину, оброненную чайкой.
Я пыталась звать детей по именам, но ответа не последовало. Я прижалась к перилам, напрягая зрение. Очевидно, до пляжа было еще слишком далеко.
Наконец я добралась до берега и пошла по мокрому песку. Появились лунные камни – мы так называем гладкие светлые камешки, которые, высыхая, становятся темными. Накатившая волна намочила мне ноги. Я отскочила. У кромки воды туман стал еще гуще. Я могла слышать, как волны бьются о берег, но уже не видела ничего, кроме белесой пелены.
Потом мне пришло в голову, что, возможно, следовало идти в другую сторону. Я повернулась и пошла в обратном направлении, продолжая кричать. По крайней мере, Барон мог бы услышать меня. Сколько лет он надоедал мне своим бесконечным лаем! Единственный раз, когда мне хотелось услышать его, он молчал.
Глаза устали от сильного напряжения. Чувствуя, что теряю зрение, я побежала, но тут же наткнулась на бревно. Резкая боль привела меня в чувство. Я сообразила, что так недолго и угодить в воду. Мое лицо стало мокрым от слез и тумана, и я продолжала выкрикивать имена детей.
Внезапно на меня обрушилась какая-то темная масса. В первое мгновение у меня потемнело в глазах. Но в следующее – я услышала порывистое дыхание моей любимой овчарки. Он прыгнул ко мне и залаял, потом, взметая песок, умчался в туман и тут же снова вернулся.
Кэрри и Питер уже смотали свои удочки и возвращались домой со своим единственным трофеем – небольшой пеламидой.
– Что ты тут делаешь? – поинтересовался Питер.
– Вы не слышали, как я вам кричала? – вместо ответа спросила я.
– У нас здесь ничего не получилось, и мы решили сходить к мосту. А ты туфли промочила. И что у тебя с ногой?
Я взглянула и увидела кровь на голени, в том месте, где ободрала ее о бревно.
– Ничего страшного, – заверила я их. – Мне надо сходить в Оушн-Бич.
– А ты не можешь позвонить и заказать, что тебе нужно?
