добавило. Перед глазами стояла красная завеса, которую кое-где прореживали белые пятна.
— Моргните, если вы меня слышите, — сказал второй голос.
В отличие от первого, властного и несколько грубоватого, он мог принадлежать человеку, который пытался быть вежливым со всеми окружающими. Как правило, окружающие не слишком жалуют таких людей.
Я моргнул. Движения век вызвали новый приступ головной боли.
— Вы ничего не видите? Моргните один раз, если да.
Скотина, знал бы ты, чего мне это стоит… Я снова моргнул.
— Ты Алекс Стоун?
— Конечно, он Алекс Стоун. — Во втором голосе прорезались нотки раздражения. — Генетическая карта…
— Плевать я хотел на генетическую карту. Мне нужно знать, насколько он осознает происходящее.
— П… п… — прохрипел я.
— Пить? — уточнил второй голос. — Вам сейчас нельзя пить. Криожидкость еще полностью не выведена из организма и…
— Пп… пошли вы оба, — со второй попытки у меня таки получилось. Надо ли говорить, что это вызвало новый приступ мигрени? — Оставьте меня в покое.
— Вот видите, речевые функции к нему уже возвращаются, — произнес второй голос. — И лучшее, что мы сейчас можем сделать, это действительно оставить его в покое.
— Но я…
— Понимаю, что вам не терпится с ним поговорить. Но сейчас вряд ли он готов вас слушать.
Следующий период я помню смутно.
Боль накатывала волнами, я то и дело проваливался в забытье, но в Белиз к Холдену вернуться мне так и не удалось.
В те редкие моменты, когда я был в сознании и боль казалась терпимой, я пытался проанализировать текущую ситуацию. Мысли путались, и получалось плохо.
Очевидно, я все еще был на борту «Одиссея».
Очевидно, кто-то еще был на борту «Одиссея», и этот кто-то размораживал людей. Размораживал не просто так, а потому что ему что-то было нужно.
Неужели прошло двести пятьдесят лет и мы прилетели на Борхес? Почему-то я был уверен, что это не так.
В голосах людей было что-то знакомое. Не то чтобы я знал эти голоса, но у обоих присутствовал очень характерный гортанный акцент, который не так уж часто встретишь у людей…
У людей не встретишь…
У людей…
У людей…
Это не люди, внезапно понял я. Это кленнонцы.
А значит, нам конец.
Я попытался себя убедить, что это не могут быть кленнонцы. Им просто неоткуда тут взяться.
Когда мы взлетали с Веннту, никаких кленнонцев на борту не было. Откуда бы они взялись теперь? Взяли на абордаж корабль, движущийся с релятивистскими скоростями?
Но это их фирменное «р» трудно с чем-то перепутать…
Хорошо, допустим, что это кленнонцы. Тогда почему мы еще живы?
Потому что им что-то нужно. Скорее всего, они хотят знать, что произошло на Веннту, а никто за пределами нашего корабля не обладает знаниями о гиперпространственном шторме, который устроил Визерс.
Сколько же лет прошло с тех пор? Неужели стороны успели обзавестись новым прыжковым флотом или же в расчеты генерала вкралась какая-то ошибка?
Но если это кленнонцы, то они могли прилететь сюда только на прыжковом корабле. Путешествие с досветовыми скоростями отняло бы у них слишком много времени. Я попытался подсчитать, сколько именно времени им бы на это потребовалось, но тут снова накатила боль, и я провалился во тьму.
Зрение ко мне понемногу возвращалось. Окружающее по-прежнему было представлено в красно- белых тонах, но теперь белые пятна начали принимать конкретные очертания.
Более-менее узнаваемые.
По крайней мере, мне показалось, что я узнал потолок и корабельные светильники. Похоже, мы все еще в космосе. Абордаж на релятивистских скоростях все-таки возможен или кленнонцы овладели сложным искусством телепортации и материализовались прямо на нашем корабле?
Тело все еще представлялось одним сгустком боли. Я попытался пошевелить пальцами рук, но не смог сообразить, где они находятся и какие мышцы отвечают за это движение.
Наверное, мне пора было паниковать.
Но я не стал. Мне для этого все еще было слишком больно.
Белое пятно, имевшее характерные очертания кленнонца, нависло над моей койкой.
— Вам лучше? — Это был обладатель второго голоса, отрекомендовавший себя корабельным врачом.
— Немного, — голос хрипел и дрожал, но это был мой голос.
В горле пересохло, и слова давались мне нелегко, но по крайней мере не придется больше моргать по команде.
— Вы быстро восстанавливаетесь.
— Я… рад.
— Аномально быстро для человека.
— Этому… тоже рад, — я вообще полон сюрпризов, док.
Но о некоторых вам все же лучше не знать.
— Зрение возвращается?
— Отчасти.
— Скоро я смогу дать вам болеутоляющее.
— Какой… год?
— Какой сейчас год?
— Да.
— Боюсь, я не могу вам этого сказать.
— Сволочь.
— У меня инструкции, — сказал он. — Я должен как можно быстрее поставить вас на ноги, и я не имею права давать вам никакой информации о текущем положении дел.
— Сколько… еще людей вы… разморозили?
— И этого я не могу вам сказать.
— Тогда зачем… ты здесь вообще?
— Для того чтобы дать вам обезболивающее.
— И где оно?
— Скоро подействует, — пообещал он.
И не соврал.
Когда я в следующий раз попробовал открыть глаза, зрение уже почти вернулось. Вокруг по- прежнему преобладали красно-белые тона, а предметам недоставало резкости, но по крайней мере я мог понять, где нахожусь.
В одной из многочисленных кают «Одиссея».
