колонну. Темнота одинаково служила щитом и для наступающего войска, и для тех, кто, возможно, подстерегал их в засаде.
Во избежание излишнего шума при движении отряда Ричард распорядился оставить все тяжелые стальные доспехи на месте последнего привала. Большинство воинов были облачены лишь в плотную кожу с нашитыми на нее железными пластинами. От стрелы такая одежда не убережет.
Беспокойно ерзая в седле и чувствуя себя непривычно легким без лат, Ричард обнажил меч и шепотом пустил по колонне команду сделать то же самое.
Как тихо передвигалось его войско! Все, что могло звякнуть или загреметь, было надежно обмотано тряпьем. Коней обули в специальные войлочные сапожки. Если уэльсцы — мастера подкрадываться незаметно, то англичане не уступали им в этом искусстве.
Ричард принюхался и уловил запах дыма в холодном чистом воздухе. Где-то неподалеку еще недавно жгли костры. Хотя бы часть сведений, доставленных ночной гостьей, оказалась истинной. У выхода из ущелья разместился какой-то лагерь.
Он колебался — не послать ли кого-нибудь из уэльских проводников вперед на разведку, но затем отказался от этого намерения. Его человек, обшаривающий лес, мог быть пойман вражеской охраной и под угрозой смерти выдать их приближение.
Вероятно, ближе к рассвету часовые, непременно выставленные бдительными уэльсцами, начнут клевать носом. Им и в голову не придет, что англичане проберутся сквозь горные ущелья глухой ночью и посмеют их атаковать. Если только… если это не ловушка.
— Мы готовы, милорд, — так же шепотом был доставлен ему ответ на его распоряжение.
Ничего вроде бы не изменилось в темной колонне. Лишь в скупом лунном свете блеснули обнажившиеся клинки.
Его оруженосец вновь занял позицию слева от господина и принял из его рук поводья хозяйского жеребца. Когда сражение начнется, четверо таких же, как и Симон, юношей-оруженосцев, будут вести четырех коней неотступно за милордом, если они ему понадобятся на случай отступления.
Но сейчас Ричард шепнул Симону, чтобы он и другие юноши вместе с лошадьми оставались на месте.
Выставив вперед обнаженный меч, Ричард переступил черту, отделяющую мрак от пространства, освещенного луной.
Солдаты следовали за ним — безмолвно и бесшумно.
Это было хорошо обученное войско, годное для больших сражений и разгромившее на поле битвы армию Луэллина.
Но война в ущельях поубавила в них спеси.
Ричард согнулся вдвое, обратившись внезапно из человека в волка — недаром он заслужил свое прозвище, — и побежал по белой от инея и лунных лучей поляне.
Сердце его бешено колотилось, захлебывалось от потоков крови, не успевая гнать их по телу. Скорее бы добраться вновь до тени, падающей от могучих дубов на той стороне поляны.
Вот и настал решающий момент игры, в которую он ввязался, где неправильный выбор будет стоить жизни и ему, и всем его воинам. Он уже ощутил зловещий шелест стрелы, несущей ему смерть.
Но они преодолели поляну без всяких неприятных происшествий и вновь оказались под покровом тьмы. Теперь его сердце уже билось по-иному. В голове трезвонили радостные колокола. Враг был рядом, но не подозревал, что его ждет.
Несколько затухающих костров светились меж деревьев. Ветерок иногда раздувал тлеющие угли и вздымал над ними искры, словно стаи светлячков. Откуда-то доносился шум падающей воды — наверное, от горного ручья, — и больше ничего. Лес вокруг хранил мертвенное молчание.
И тут яростный крик — в нем были ужас, и гнев, и отчаяние — пронзил тишину.
Обнаженный меч Генри Блуэ воткнулся в тело уэльского разбойника, выскочившего из-за дерева.
Тревога была поднята, и уже незачем было таиться. Последняя битва с Рыжим Лисом Уэльса началась, и близок конец этой злосчастной войне.
Ричард вскинул меч над головой и устремился в центр вражеского лагеря.
— За Эдуарда! За Англию! — вопил он во всю силу своих легких.
Воины за его спиной взревели:
— Эдуард и Англия! Эдуард и Англия!
4
Элен перевернулась на другой бок.
Подушка, туго набитая сосновыми иглами, издавала дивный хвойный аромат. Ее вновь тянуло в сон, но крики поодаль, показавшиеся ей вначале ночным кошмаром, не утихали.
Она открыла глаза. Выплыли из тьмы тусклые угли в очаге.
— Англия! Англия! — отчетливо услышала она.
Откинув меховой плащ, оставленный ей Оуэном, она выпрямилась и тотчас провела рукой по поясу.
Кинжал был на месте, а за стенами хижины разгорелось сражение.
Элен мгновенно вскочила и выглянула наружу.
Сначала она не поверила своим глазам.
Женщины, подхватив на руки детей, убегали в лес, а мужчины, отбиваясь чем попало, едва сдерживали шеренгу наступающих воинов. У защитников не было оружия — лишь ножи и деревянные копья или головни, выхваченные из костра.
Элен вдруг показалось, что это продолжение ночного кошмара, а не явь.
— О Пресвятая Дева! За что нам такое испытание? И где Оуэн? Что делает Оуэн?
И тут она оглянулась и увидела рыжий меховой плащ. Почему-то вид его вселил в нее уверенность. Это был символ, знак благосклонной к ней судьбы. Оуэн где-то рядом. Он не оставит ни ее, ни своих беспомощных соплеменников в беде.
Она схватила плащ, и через мгновение ее уже не было в хижине, которую Оуэн делил с ней, объявив ее своей племянницей.
Она побежала к стволу могучего дуба, распростершего свои ветви над хижиной. Поводья коня были обвернуты вокруг ствола. Как предусмотрителен Оуэн! Она бы никогда не смогла найти себе лошадь в разгар жуткой паники, охватившей лагерь.
Большой серый жеребец отшатнулся от нее и заржал.
Его уши встали торчком, шерсть на холке вздыбилась. Его раздражали и пугали вопли, сопровождающие смертоубийство, происходившее рядом.
— Тихо, мой мальчик! Тихо, Мороэдд! — шептала она нежно, раскручивая в темноте запутавшиеся поводья и поглаживая успокаивающе его холку.
Конь, привыкший чувствовать на себе тяжесть всадника, все же позволял иногда худенькой дочке лорда Олдуина проехаться на нем верхом, хоть и совсем не ощущал веса, а следовательно, и власти седока. Мороэдд был самым ценным жеребцом во всей богатой конюшне Олдуина, и его не забыли взять во время поспешного бегства.
И он не подвел. Многие мили он пронес на себе по трудным дорогам юную всадницу. И теперь он не отдаст ее в когти англичанам.
Элен подвела жеребца к бревну, с которого без стремян смогла бы вспрыгнуть ему на спину. Лисий плащ был перекинут у нее через руку, кинжал при ней.
— Постой, миленький! Пожалуйста! — в отчаянии бормотала она, обращаясь к могучему, неподвластному ее силам и взбешенному животному. Жеребец на мгновение замер, чутко поводя ушами.
Теперь… или никогда! Элен, словно поднятая вихрем, , прыгнула и, не выпуская из стиснутых кулачков поводья, оседлала коня.
Она колотила его холку маленькими оцарапанными ручками и направляла жеребца вверх по крутому склону.
Лес скрыл их, но не настолько, чтобы она могла чувствовать себя в безопасности. Подъем был слишком крут. Копыта коня месили грязь, соскальзывали… Но в жеребце проснулось упрямство, а это было на руку Элен.
