– О боже, да. Это произошло ровно за неделю до премьеры «Тигр, тигр». Я видела спектакль примерно через месяц. По счастью для него, это была пьеса с трагическим надрывом, но он потерял пару стоунов веса. Я знаю, что после того, как сэр Джулиан перестал играть в этой пьесе, он долго болел, и поговаривали даже, что он собирается уйти со сцены, но, разумеется, никто в это по-настоящему не верил, а в начале сезона в Стратфорде он выглядел совершенно нормально. Но тут внезапно объявили, что «Буря» – это его последний выход. Так что же произошло? Он снова заболел?
– В некотором роде. Кончилось тем, что он оказался в лечебнице с нервным расстройством и пробыл там целый год.
Я в полном трансе поглядела на нее.
– А я и не знала.
– Никто не знал, – отозвалась сестра. – Подобные вещи не предают огласке, особенно касательно такой известной персоны, как Джулиан Гейл. Я и сама-то узнала только потому, что Макс Гейл как-то обмолвился Лео, когда они снимали дом, а потом одна подруга досказала мне остальное. Предполагается, что ему уже лучше, и он даже иногда выходит навестить друзей, но с ним всегда кто-нибудь есть.
– Ты хочешь сказать, что он нуждается в присмотре? – безжизненно переспросила я. – Пытаешься объяснить мне, что Джулиан Гейл... – Тут я запнулась. И почему подобные слова так ужасны? Если они и не вызывают в сознании гротескный образ Бедлама, то все равно еще хуже, смягченные синонимы для самого трагичного из всех недугов. – Неуравновешен? – докончила я.
– Не знаю! – Вид у Филлиды был смятенный. – Господи, как не хочется раздувать из этого историю, и, наверное, сам факт, что его выписали – если это подходящее слово – из клиники, должен свидетельствовать, что с ним все в порядке, не так ли?
– Но с ним наверняка все в порядке! Во всяком случае, ты же сама говорила, что встречалась с ним. Как он выглядел?
– Совершенно нормально. Собственно говоря, я влюбилась в него с первого взгляда. Он очень обаятелен. – Она встревоженно покосилась на Годфри. – Но, наверное, такие вещи лечатся? Мне и в голову не приходило... даже мысли не было... но если бы я подумала... ведь дети приезжают сюда на каникулы, и...
– Послушайте, – перебил ее Годфри, – вы принимаете все слишком близко к сердцу. Одного упоминания о ружье хватило, чтобы раздуть целую историю и совершенно утратить чувство меры. Он ведь не маньяк какой-то, а не то его здесь вовсе не было бы.
– Да, наверное, вы правы. Как глупо с моей стороны так потерять голову! – Филлида вздохнула и опустилась в кресло. – В любом случае Люси, вероятно, все это просто приснилось! Если она даже этого самого ружья не видела, не слышала его, не... Ой, ладно, давайте забудем, хорошо?
Я не стала настаивать. Это больше не имело никакого значения. Слишком уж свежо и пугающе было то, что я узнала несколько минут назад.
– Жалко, я не была чуть любезнее с мистером Гейлом, – убитым голосом произнесла я. – Должно быть, он пережил тяжелое время. Это для всех настоящая трагедия, но уж для родного сына...
– Солнышко, к чему такой несчастный вид, не надо! – Едва беспокойство Фил рассеялось, она тут же вернулась к своей роли утешительницы. – Скорее всего, мы все ошибаемся и тут вообще нет ничего особенного, кроме того, что старому джентльмену для окончательного выздоровления требуется немного тишины и спокойствия, а Макс заботится, чтобы ему не мешали. Уж если на то пошло, не удивлюсь, что именно Макс настаивает на карантине из своих личных интересов. Он пишет партитуру для какого-то фильма или чего-то в этом роде и совершенно не выходит из дома. Вот отсюда и все эти надписи «В нарушителей будут стрелять без предупреждения» и юный Адонис в роли телохранителя.
– Юный кто?
– Адонис. Садовник.
– Силы небесные! Ну как может человек жить с таким именем, пусть даже в Греции?
Сестра засмеялась.
– О, он-то еще как может, поверь мне!
И она повернулась к Годфри, говоря что-то про Адониса, который, по всей видимости, был близким другом Спиро. Я снова уловила имя Миранды, и что-то насчет приданого, и что теперь, после смерти брата, возникнут проблемы. Но на самом деле я не вслушивалась, все еще переживая из-за только что услышанной новости. Нелегко перенести крушение кумира. Все равно что проделать долгое и утомительное путешествие, чтобы увидеть «Давида» Микеланджело, и не найти ничего, кроме разбитого пьедестала.
В памяти моей воскрес, да так живо, точно это было лишь вчера, этот «последний выход» в «Буре» – тихие, сдержанные строки отказа Просперо от темных сил:
Я зашевелилась в кресле, усилием воли отбрасывая в сторону овладевшее мной смятение и снова возвращаясь в salotto, где Годфри Мэннинг тем временем начал прощаться.
– Пожалуй, мне пора. Все собирался спросить, Фил, когда приезжает Лео?
– Может быть, сумеет выбраться на следующие выходные, но не уверена. Однако на Пасху-то уж наверняка, с детьми. Вам, правда, надо идти? Хотите, оставайтесь на ленч. Мария, слава богу, приготовила овощи – ненавижу сырой картофель! – а все остальное холодное. Так не останетесь?
– Хотелось бы, но надо возвращаться к телефону. Могут быть какие-то новости.
– Ах да, конечно. Вы ведь позвоните мне сразу же, если что-то узнаете?
– Разумеется. – Он взял папку. – Сообщите мне, когда сочтете нужным, что Мария готова повидаться со мной.
Он попрощался с нами и ушел. Мы молча сидели, пока шум мотора его машины не затих за деревьями.
